Перечень вместе расценками предлагавшихся в клинике услуг был широк и разнообразен и охватывал всю жизнедеятельность пациентов: от нормального места в палате и удобоваримой даже по индивидуальному заказу еды до импортного наркоза и чудодейственных зарубежных лекарств, позволяющих гарантировать положительный стопроцентно исход операции и результаты последующего за ней лечения, и такое уже приближавшееся к европейским стандартам обслуживание делало труд коллектива весьма эффективным и очень рентабельным.
Слушая вполуха доклад Давида с фамилиями и диагнозами больных, Иннокентий Сергеевич машинально кивал головой, а сам в это время мысленно крыл в хвост и в гриву Ланцова, представляя его лежащим под капельницей в коридоре за дверью в ожидании операции, и эта сладостная картина повысила выработку его организмом серотонина и эндорфина, именуемых еще «гормонами счастья».
В конце концов, отчитавшись за проделанную работу, Гогия пояснил, что только Попов из шестой палаты наотрез отказывается платить, заявляя во всеуслышание, что у него на руках страховка.
– Какая? – вернулся к реальной жизни завотделением.
– Да обычная социальная.
– С ней только на кладбище, – без тени улыбки сказал Разумовский. – Придется его после операции анальгином лечить.
Оценив по достоинству шутку заведующего, Давид привычным движением вытащил из кармана халата пухлый конверт и протянул его Разумовскому, и тот, взяв его, тут же отбросил, словно раскаленную головешку, и тяжелый конверт шлепнулся плашмя на пол.
Пока Иннокентий Сергеевич дул на обожженные пальцы, Давид поднял его и положил на рабочий стол, но вместо слов благодарности услышал от шефа нечто невообразимое и пугающее, как социальная государственная страховка. Тот сначала закашлялся, а после с перекошенным от испуга лицом каким-то чужим механическим голосом приказал ему:
– Немедленно убери, и чтобы я его больше не видел.
Давид из его указаний ничего толком не понял, а потому уточнил:
– А деньги куда?
– Больным сейчас же верни! – повысив голос, добил его окончательно Разумовский.
«Может, его менты пасут», – пронеслось в голове у Гогия, и он, торопливо сунув конверт в карман, ретировался из кабинета.
Оставшись один, Иннокентий Сергеевич внимательно осмотрел поврежденную руку, но следов от ожога на пальцах не обнаружил. Сохранялась лишь ноющая боль в животе от страха перед непонятным явлением и отданным им