– Мы не можем, – отвечает он. – Но зато мы сделаем из вашего мотоцикла такую конфетку, что байкеры с руками оторвут. Подлатаем, распишем агрессивно. У байка вторая жизнь начнется. Этот парень достоин большего, чем просто возить в прицепе навоз по какой-нибудь ферме. Если захотите, можем показать, что получилось, чтобы на улице узнавали.
Дочка впервые переводит взгляд на Михаила, и он, сидя на байке, разводит руками – все верно. Мать хочет возмутиться, но дочь пресекает:
– Ма, это все-таки мое наследство, правда же? Оформляйте.
С ней больше не спорят.
Джа исчезает в доме, чтобы распахнуть запертые изнутри ворота гаража, и появляется уже с документами наперевес и деньгами в кармане.
– Не жалейте, он в хороших руках, – доносится до Михаила сквозь гул мотора, когда колеса Днепра пересекают порог мотопарка. Он пристраивает байк между собратьями по литражу и запирает ворота.
Вернувшись в дом, Михаил застает клиентов в гостиной, озадаченных договором. Заметно, что сидеть на стульях в комнате, уставленной тремя диванами, им неудобно, но стол всего один и выдвинут в центр.
– Да, это мы берем на себя, – поясняет что-то Джа. – Вам надо только расписаться здесь, здесь, здесь и вот здесь. Все. Поздравляю! Вы передали мотоцикл в надежные руки. Правда, Мих?
Михаилу ничего не остается, как кивнуть дочери и ее недовольной матери. Он уселся на излюбленный – свой – диван у окна, чтобы быть подальше от бюрократической возни и уткнулся в книгу, пока Джа играется в заботливого парня.
– Если вы хотите, здесь, напротив есть классный бар, – Джа стучит бумагами по столу, выравнивая стопку. – Можно отметить сделку.
Смущенная дочка бросает взгляд на насупленную мать, пока синеглазое чудовище прожигает ее улыбкой Орфея. Насквозь, не отрываясь.
– Нет, спасибо, – отказывается она с явным сожалением. И наскоро собирает документы, шурша бумагой.
Запах ее духов остается в комнате, даже когда за прикрытой снаружи дверью смолкает голос.
– Клеить клиентов низко, – подтрунивает Михаил. Но шутка не зашла, веселость и радушие Джа выдуло из дома вместе с гостями.
Все существо пророка хмурится и рокочет внутренней грозой.
– Вообще-то у девушки горе, – огрызается Джа, раскладывая бумаги по папкам. – У нее отец умер, ей поговорить с кем-то нужно. И ты отлично знаешь, что об этом я думал в последнюю очередь.
– Зато она – в первую.
– Я ж не виноват, что меня хотят, – раздражается Джа. Но тут же меняется. Будто стекленеет, теряет фокусировку.
– Джа? – инквизитор вскакивает с дивана, на подлете цепляется за ножку выставленного стула и, едва не растянувшись на линолеуме, подхватывает друга за плечи. – Джа, опять?
Тот еще стоит на ногах, но уже теряется между картинами перед глазами. Это пугает. Слишком