Народ почему-то начинает по-хамски издеваться, когда представляешься писателем. Даже словечко придумали: «пейсатель». Это типа как раньше бабьё с мужичьём издевались над «антилехентами»: «А ещё в очках!», «А ещё шляпу надел!» А вот в Штатах, когда я гордо говорила: «I’m writer» – никто не ставил это под сомнение. Ну а наш народ обожает всё обосрать и принизить. Ведь сам он унижен в этой жизни по самое «не могу», его унижают на каждом шагу, дома и на работе, никто никого не уважает нисколько… И поэтому люди не понимают, что можно быть внутренне совсем свободным – вот как я.
Я была свободной даже при коммунистах. Они ничего не смогли со мной сделать, хоть и пытались, инакомыслие в те времена строго преследовалось. То есть, мыслить-то можно было как угодно, но вслух – ни-ни… А я, помнится, и вслух очень многое себе позволяла… Странно, что жива-здорова осталась… Но это потому, что Иосифа Виссарионовича уже не было, при нём прихлопнули бы, как муху…
Пушкин однажды так собой восхитился – когда «Бориса Годунова» накропал, что даже от восторга сукиным сыном себя обозвал. Как я его понимаю!!! Мне иногда тоже очень нравятся мои «свеженаписанные» творения. Потом я про них забываю, иногда даже вспомнить не могу, про что у меня там. А по правде говоря – ну какой я писатель? – Сама себя не слабо развлекаю, это правда. «Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не вешалось».
Ну, в конце концов, судьба – дама прихотливая. Надоест же ей когда-нибудь так безобразно меня мордовать! Если я, конечно, дождусь того приятного времечка, когда она захочет сделать мне какой-нить скромный подарочек. Отказываться не буду – ведь делала она уже такое, не впервой ей. А потом, видно, прогневала я её чем-то, хоть, если откровенно, я просто сваляла ваньку…
Что ж, опять можно народную мудрость вспомнить: «Знал бы, где упасть…»
В следующий раз мне предстоит «упасть» уже не в этой жизни. Готова ли я? Кажется, всё ещё нет… Я ещё должна написать что-то гениальное, да-да, не смейтесь!..
На вершине радости нет…
Вот и исполнилась её самая заветная мечта. Но счастья она почему-то не ощутила. Неужели его не бывает совсем? Смутно припоминались какие-то отдельные моменты, в которые, как ей казалось тогда, она что-то такое испытывала… Но это было так давно, и теперь не представлялось существенным – так, слабое эхо былой жизни, которая прошла и никогда не вернётся больше.
В воображении вставали яркие картинки: вот небольшой дворик, в котором цветут пышные махровые пионы, её любимые цветы, розовые и белые. Несколько дней они ослепляют своей роскошной вызывающей красотой, а потом увядают и гибнут. И каждый раз от их смерти она испытывала отчаяние,