На сессии Академии ФСБ никогда не высказывал своего мнения о разразившемся тогда скандале по поводу выступления французского искусствоведа Роже Гароди «Реализм без берегов». Академики-секретари пытались добиться его оценки «сверхреализма», но он упорно молчал в академических кругах, а вот нам давал понять все преимущества гротескового и гиперболического реализма перед натурализмом. В другой раз он с гневом и страстью доказывал, что нет ничего нереалистичного в картине Сурикова «Меньшиков в Березове». Всем понятно, что если Меньшиков встанет, то он «проломит» головой избу, ибо его размеры чересчур велики для нормативной картины. Однако ФСБ доказывал нам, молодым художникам, что можно идти на нарушение натурализма ради художественной истины. Это сближало его с рассуждениями Станиславского о существовании «распронатуральных» эмоций. Они кажутся настолько реалистичными, что теряют художественную ценность. Поэтому в искусстве, в любом – театральном, музыкальном или художественном, необходимо применение гиперболы и литоты для ухода от натурализма и приведение художественного произведения к реалистической целостности.
Однако наряду с бытовыми зарисовками ФСБ был не чужд и лирико-поэтическоих произведений на отвлеченную тему. Такова его картина «Музыка», послужившая предметом критики реалистом-правдоискателей.
Вспоминается антипедагогическая практика одного из преподавателей музыкальной школы в этом же Дворце культуры. Собственно, большой охоты играть на баяне у меня не было, да и роман с этим инструментом не заладился. Следуя по стопам старшего брата, я разучивал дома этюды Черни и прочие незавидные музыкальные мелодии. Зато теоретическое знакомство с сольфеджио и диктантами складывалось лучше, чем у других, и даже лучше, чем у самого руководителя – Алексея Александровича, который злился на меня и за это, и за то, что я такой неумелый исполнитель. Однажды «в студеную зимнюю пору» я пришел к нему с отмороженными пальцами, и он, истерически завизжав: «Пальцы не те!», отбил отмороженные мышцы на моем пальце, отчего на ладони оголились нервы и связки. Увидев эту картину, ФСБ применил незнакомую нам тогда терминологию, назвав это приемом антидидадктики. Впоследствии, уже, будучи профессионалом, я поинтересовался у Ломова этим термином и тем, что за ним скрывается. Агрессивные тенденции педагога могут сказаться и в грубом окрике, и в неверном жесте, и в нервной подаче материала. Ломов рассказал мне о двух харьковских профессорах, изучавших это явление. Один – известный нейрофизиолог и педагог Евгений Севастьянович Катков – назвал это явление дидактогеннным