Дьячку Корнелию Силантьичу 60 лет, а он всё мечтает о том, когда ему позволят занять диаконскую вакансию. Никогда, конечно, этого не случится, и Корнелий Силантьич не будет диаконом, но мой отец и благочинный не разочаровывают его. Напротив, все уверяют дьячка, что первая же диаконская вакансия за ним. Так и обманывают его несколько лет и тем поддерживают его жизнь. Когда года три назад кто-то из консисторских сказал дьячку правду, он заперся к себе в комнату и порешил удавиться. Его едва отходили, и с тех пор все сговорились врать ради спасения жизни Корнелия Силантьича.
Вот уже несколько лет мечтает об иерействе и диакон о. Иван. Но человек он сильный, и ему не нужно спасительной лжи.
– Мечтаю я о священстве и знаю… умру дьяконом, – говорит он. – Ну, и Господь с ними!.. Пусть умру дьяконом…
И слёзы выступают у него на глазах, а он всё крепится и уверяет нас, что ему всё равно.
Лёша, сын о. Ивана, учится в духовном училище, учится прекрасно, и отец говорит:
– Верно, для Лёши я уступлю священническое место. Кончит он семинарию и будет священником… Вот наш духовный род и не прекратится…
О. Иван всегда так трогательно говорит о прекращении рода, и я понимаю его радость, когда он мечтает о судьбе Лёши. Он часто упрекает меня, зачем я пошёл по «светскому» пути и поступил в гимназию.
– Меня папа отдал, а я не при чём, – поясняю я.
Когда такие разговоры заходили при отце, последний резко и коротко заявлял:
– Не ваше дело, отцы мои, почему я Митеньку в гимназию отдал, а не в семинарию.
И резко обрывал разговор на неугодную ему тему.
Мой отец тоже мечтал о духовной академии. Его влекло высшее образование, но пришлось отказаться от этих мечтаний и примириться с ролью кладбищенского батюшки. Когда я задумываюсь о судьбе людей, живущих в мрачном кладбищенском доме, мне представляется мрачная картина человеческой жизни. Дьячок, дьякон, священник – все мечтали о высшем служении, а примирились на мрачном кладбищенском доме.
А Гаврила?.. У него тоже была своя мечта. Отец его имел большие огороды, – и он мечтал сделаться купцом. А Епифан?.. Он родился в безземельной семье крестьян деревни Письмянки и всю жизнь мечтал о собственной «земельке».
Мирно живут в мрачном кладбищенском доме здоровые, крупные, рослые мужчины и в одиночестве лелеют свои мечты… Отец мой уже не мечтает об академии, Епифан тоже говорит:
– Теперь мне земли-то надо три аршина…
Гаврила, впрочем, давно перестал мечтать об огороде и свёл свою жизнь к тому, что каждый день роет могилы. Если бы отец его не разорился, был бы он хозяином огородов, и я представляю Гаврилу взрывающим огородные гряды. Взрывал бы он гряды, сеял бы картофель, морковь, репу, а по осени собирал бы плоды своих рук. Теперь он взрывает землю большим чёрным заступом и роет могилы. Недаром как-то недавно дьякон зло над ним посмеялся:
– Вот, ведь, Гаврила, судьба-то какая!.. Ты всё мечтал об огороде, а вон что теперь делаешь, – на Ивановском кладбище кресты сеешь…
Насупив рыжие брови, Гаврила сердито смотрит на дьякона, а тот продолжает:
– Сеять кресты-то сеешь, а плодов-то тебе никогда не дождаться… Да, мил человек, никогда!..
– А ты, отец Иван, мотри-ка, сегодня выпил… Статочное ли это дело – говорить так о крестах?.. С огородами сравнял!..
Присутствовавший при этом разговоре дьячок Корнелий Силантьич зевнул, перекрестил рот и сказал:
– Всё сердятся люди… ссорятся… А для чего?.. Кого вон сюда сносят да в могилки зарывают, а кому Господь иную долю предназначает: и жив человек, и всё равно что мёртв…
Я часто вдумывался в глубину этих слов, – и на душе становилось темно и холодно. Все мы, собравшиеся под кров мрачного кладбищенского дома, – ни живые, ни мёртвые…
Жена дьякона, Анна Ильинична, тоже как-то раз говорила, что и её судьба сложилась не так, как хотелось. Как-то раз в ссоре с мужем она выкрикнула:
– Знала бы, что ты такой деспот, ни за что не пошла бы за тебя замуж!.. До сорока пяти лет прожил, а всё в дьяконах… Иван Игнатьевич Целердовский вон камилавку уже получил… А он сватался за меня… Дура была… отказалась… была бы, может, скоро и протопопицей.
О. Иван молчал, а по всему широкому лицу его расплывалась улыбка. Скосив глаза, он смотрел на воспалённое гневом лицо жены и говорил:
– Глупая… глу-у-пая баба!.. А ты мечтай!.. Живи да мечтай!.. «Мол, – вот, наступит же время, когда и я выйду замуж за Ивана Игнатьича Целердовского и буду протопопицей»… Вон дьячок наш всю жизнь мечтает, когда его в дьякона посвятят, я тоже мечтаю об иерействе… Да и все мы тут живём да мечтаем о чём-нибудь… Лёшка вон мой всё мечтает юнкером сделаться… Митенька вон тоже, поди, в доктора метит либо в адвокаты… Так уж человек устроен: живи себе да мечтай. Живи себе