У этой книги две оптики. Одна – самого Немцова. Его взгляды мне близки, его поступки и эмоции мне часто понятны, и мне было относительно легко смотреть на происходящие события его глазами. Вторая оптика – моя собственная, и я хотел показать те обстоятельства, в которых действовали и принимали решения и Немцов, и другие участники политической жизни. Смотря на историю страны глазами Немцова, я вместе с ним проживал ее заново, в настоящем времени. Как журналист я понимал, где что искать и кому задавать вопросы, потому что уже знал, что было дальше и чем все кончилось.
Эта книга – не политологический труд и не строгое историческое исследование (хотя профессии журналиста и историка родственны между собой). Многие описанные мною реалии перестали существовать или устарели, но я старался писать так, чтобы чтение не требовало специальных знаний – ни об общественной жизни последних десятилетий, ни об экономике, ни о том, как устроено и функционирует российское государство. Насколько Немцов был живым и непосредственным человеком, настолько я стремился к тому, чтобы живым и непосредственным был мой рассказ.
Часть первая
Глава 1
Начало пути. 1987-1989
Нужен ли суд над палачами?
Ни темп, ни содержание перестройки не устраивали Николая Ашина, 24-летнего сотрудника НИРФИ, Научно-исследовательского радиофизического института города Горького. Во-первых, начатые Горбачевым реформы казались ему половинчатыми. Во-вторых, неверным ему представлялся исходный посыл: разве может коммунистическая система сама себя реформировать? Ашин интересовался политикой и решил делать газету – точнее, не газету, а стенгазету, которая в единственном экземпляре висела прямо у входа в столовую института, то есть не заметить ее было невозможно. Первый номер газеты вышел в ноябре 1987 года, а программная статья за подписью Ашина начиналась так: «Со страниц газет, экранов ТВ звучат призывы – выдвигать, выбирать, активно участвовать, активно обсуждать – в рамках социалистической законности, конечно. Демократизация – в рамках социалистического плюрализма. Гласность, открытость, свобода критики – но объективно и конструктивно. Извините, но все это было и при Сталине – в известных пределах. А пределы эти сейчас, так же как и тогда, устанавливают все те же организации».
И стенгазета в НИРФИ, и статья Ашина неслучайно появились именно в этот момент. С одной стороны, в 1987-м гласность достигла пика, уже трещала по швам коммунистическая идеология, и даже в официальной партийной прессе обсуждалось все то, о чем молчали много десятков лет. Журналы миллионными тиражами публиковали запрещенных писателей. На экраны выходили фильмы, которые годами пылились на полках. Моментально превращались в кумиров молодые ведущие ток-шоу на телевидении, каких советские телезрители никогда не видели. Ничего этого нельзя было себе представить всего полтора-два года назад. С другой стороны, власть КПСС была еще сильна, и внутри партии уже оформлялась консервативная оппозиция перестройке и Горбачеву, ведомая Егором Лигачевым, вторым лицом в коммунистической иерархии. И как раз в те дни, когда Ашин работал над первым номером своей стенгазеты, Борису Ельцину, тогда популярному главе Московского горкома КПСС, устроили обструкцию на очередном Пленуме Центрального комитета[1]. Начинали проступать контуры политической борьбы, которая предопределит историю наступающего десятилетия: справа на Горбачева давят коммунистические ортодоксы из Политбюро, а слева поднимается звезда Ельцина. На страну вдруг свалилась свобода – в первую очередь свобода печати. Но огромная советская партийная машина не собиралась сдаваться без боя, а кому-то, как молодому антикоммунисту Ашину, перестройка казалась неполной и лицемерной.
Гласность началась в январе 1987 года – именно тогда, пролежав два года на полке, на экраны вышел фильм «Покаяние» грузинского режиссера Тенгиза Абуладзе, притча о тиране, внешне похожем одновременно на Берию и на Сталина. Гласность стала синонимом десталинизации. В широкую печать хлынул поток свидетельств о массовых репрессиях – поток правды, от которой кровь стыла в жилах и о которой советский народ в то время имел весьма смутные представления: еще не были открыты архивы, еще не был опубликован в журнале «Новый мир» «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына, еще не было четкого представления о масштабах жертв. «Всех, кто заглядывал в основные российские газеты или журналы в 1987 или 1988 годах, сразу же окружали имена, лица, голоса – призраки разрушенных жизней соотечественников – оклеветанных, арестованных, подвергнутых пыткам, расстрелянных, замученных голодом или сведенных в могилу непосильным трудом», – писал исследователь перестройки Леон Арон[2]. Генеральная линия партии, разумеется, не успевала за духом времени: в официальных партийных документах репрессии уже осуждались, но еще отмечался