– Макс! Дорогой, ты мой! Стой, где стоишь, а то разойдёмся! – закричал опьянённый счастьем Валентин Владимирович и невпопад из него посыпались нелепые вопросы: – Ты что, не в тюрьме? Нет? Ты один? Дом наш видишь?
– Дом пока не вижу, – отвечал из белой каши Максим, – но надеюсь уже скоро его отыскать. А как же его не отыскать, когда завсегдатай этого дома уже гдё-то рядом. Владимирович, а ты-то, что там делаешь?
– Потом, потом, – торопился Егоров, бессмысленно вглядываясь в белое вещество, и волнительным криком попросил: – Макс, говори! Говори что-нибудь! Я буду идти к тебе.
– А что говорить? – немного озадаченно спросил Зиновьев.
– Что хочешь. Только, ради бога, не останавливайся…, в смысле, – не прерывайся.
В густом, но очень светлом тумане, где не проглядывалась под ногами земля, шёл Валентин Егоров на звучащее стихотворение, которое монотонно, словно из какой-то трубы, читал Макс Зиновьев.
– Девушка пела в церковном хоре о всех усталых в чужом краю, о всех кораблях, ушедших в море, о всех забывших радость свою. Так пел её голос, летящий в купол, и луч сиял на белом плече, и каждый из мрака смотрел и слушал, как белое платье пело в луче. …Дальше, извини, не помню, – в той же интонации вещал Макс, как и просил Валентин, не прерываясь, – со школы не брал в руки томик Блока, – и после секундной паузы: – А вот, вспомнил. И голос был сладок и луч был тонок, и только высоко у царских врат, причастный тайнам, – плакал ребёнок о том, что никто не придёт назад.
На последних словах Валентин Владимирович уже повис на плечах Максима, радостно обнимая своего молодого друга соседа, и говорил:
– Придёт, придёт. Ещё как придёт. Представляешь, вышел из подъезда и заблудился, – объяснял он, уже чуть отстранившись от Макса и любуясь им – таким натуральным и близким, пусть и окутанным в белую дымку. – Прямо чертовщина какая-то. Точно знаю, куда надо идти, а везде промахиваюсь. Ух, ну и туманище! Я в жизни такого не встречал. Прямо, жуть какая-то пробирает до самых костей, – потирал он свои плечи скрещенными на груди руками.
– Полностью, Владимирович, с тобой согласен, – играя бровями, ответил Максим, разглядывая потрёпанного соседа: – Уж не на работу ты в таком виде собрался? Рубашечку бы сменить треба.
– Да, какая работа, Макс?! Нам бы дом отыскать. Но теперь мы с тобой его точно найдём, – без сомнения надеялся отдышавшийся Валентин, осматривая на себе не застёгнутую грязную рубашку, и спросил, словно извиняясь за свою забывчивость:
– А тебя выпустили или ты сбежал?
– Владимирович, ты не поверишь, – самодовольно начал рассказывать Максим, положив руку на плечо соседа, – оказывается, в наших карательных органах ещё присутствуют личности с разумным мышлением. Я просто пребывал в шоке, когда слушал этого майора. Сразу почувствовал, что не всё так плохо, …и не только для меня, а для страны в целом. Ну, мы с ним поговорили откровенно, и в конце он честно сказал, что я – дурак, и что таким дур