– Разве найдется такой сын, да и вообще хоть один правоверный мусульманин, который не гордился бы человеком, смело защищавшим свою веру и ее ценности? – сердито вопрошали они.
Для мальчика, опозоренного и отвергнутого обществом, давно уже страдающего от одиночества, это было словно целительный бальзам на раны. Посещение мечети стало для него настоящей отдушиной.
Слепой имам объяснил подростку, что Аллах посылает человеку столько страданий, сколько тот способен выдержать, а потому ужасные события, случившиеся в Джидде, следует рассматривать как свидетельство мужества и истинной набожности его отца. Имам протянул Сарацину руку и провел пальцами по лицу мальчика, чтобы запомнить его черты. То был знак уважения, своеобразного приобщения к религиозному братству.
Сарацин не стал ничего говорить матери о собраниях в мечети, которые посещал почти каждый вечер, упомянул лишь, что все прихожане – высокообразованные и достойные люди. Имам предупредил его, что они занимаются чисто мужским делом и не следует рассказывать об этом всем подряд.
Вот так мальчик впервые приобщился к радикальному исламу, став членом ячейки «Братьев-мусульман». Матерью же и сестрами его владели совсем иные настроения. В отличие от большинства жителей Бахрейна, в семье Сарацина не имелось телевизора, однако воздействие на девочек поп-культуры росло с каждым днем – она была повсюду: в школе, в торговых центрах, на рекламных щитах. Правда, как и в любой другой стране этого региона, поп-культура воспринималась как явление, чуждое арабским традициям.
Стремительная американизация сестер вызывала жаркие споры между мальчиком и матерью, и однажды вечером вдова зоолога жестко и прямо заявила сыну, что, как ни крути, а их будущее связано с Бахрейном – иных вариантов просто нет. Она хочет, чтобы девочки чувствовали себя тут как дома, обрели бы друзей и привязанности. Мать пояснила, что желает для всех своих детей счастья, и, если для этого потребуется отказаться от образа жизни, принятого в Саудовской Аравии, она не прольет ни слезинки, оплакивая то, что доставило им столько страданий.
– Одиночество, – сказала мать, – острая бритва, которая режет сердце на части, а ребенок имеет право мечтать. И если девочки не будут бороться за свое счастье сейчас, то они не обретут его никогда.
Женщина говорила с сыном доверительно и в то же время страстно, чувствовалось, что она много думала на эту тему. Мальчик никогда прежде не видел мать такой возбужденной и понял, что, хотя для окружающих она по-прежнему оставалась мусульманкой, однако в глубине души ощущала, что Бог ее оставил, и самым главным теперь для нее стали счастье детей и собственная жизнь. Сильно обеспокоенный этим, Сарацин напомнил ей, что Аллах наблюдает за ними,