– Так-так, – сказал Старшой. – И кто же вы будете?
На вид я дала бы ему лет шестьдесят. Незнакомец улыбнулся и протянул руку, покрытую выцветшими моряцкими татуировками. На худом обветренном лице – сетка из тысячи морщин. Птица при ближайшем рассмотрении оказалась петухом. И, судя по всему, очень древним. Сквозь редкое оперение тут и там проглядывала бледная кожа. Глаза, водянисто-белесые и невидящие, пялились в одну точку.
– Дженкинс, – сипло, с заметным шотландским акцентом отвечал незнакомец. – Харви Дженкинс. Извините, что поднялся на борт без спросу. Вы капитан?
– Да, – сказал Старшой.
– Я просто шел мимо, – объяснил Дженкинс. – И увидел вашу лодку. Это же «клайд-паффер»! Таких полно на западном побережье Шотландии. Я сам ходил на таком механиком. Мы почту возили и всякий товар из Глазго на Гебриды. Хотя это уже давненько было.
Старшой просиял. Не часто встретишь человека, который знает, что за судно наша «Хадсон Квин».
– Может, позволите одним глазком заглянуть в трюм? – спросил Дженкинс. – Воспоминания… сами понимаете…
– Смотреть там особо не на что, – со вздохом ответил Старшой. – Она три года пролежала на дне реки.
– Неважно, – сказал Дженкинс. – Приятно снова взойти на «паффер».
Вот так и получилось, что Старшому пришлось показать «Хадсон Квин» человеку по имени Харви Дженкинс. Дженкинс облазил все укромные уголки, поэтому экскурсия длилась долго. Я тем временем жарила анчоусы. Старшой предложил Дженкинсу поужинать с нами, и тот согласился.
Мы просидели на камбузе часа два. Дженкинс поинтересовался, как «паффер» оказался здесь, в Лиссабоне. И Старшой рассказал о том, как мы нашли «Хадсон Квин» в Нью-Йорке лет десять назад и обо всех путешествиях, что мы совершили на ней с тех пор.
А потом Харви Дженкинс поведал свою историю.
– Я провел в море бог знает сколько, – сказал он. – Но однажды мне все опостылело. Я навсегда забросил это дело, осел на берегу, купил небольшую ферму в Оклахоме. В глуши, посреди Америки, подальше от моря. У меня были куры, свиньи и пара коров. И пять акров пахотной земли. Как-то раз я запряг лошадь и поехал в Саут-Бенд купить семян и рассады. А когда через два дня вернулся, дом пропал. Свиньи и коровы тоже. И хлев, который я построил сам, своими руками. Исчезло все. Мимо прошел торнадо. Такое там бывает, в Оклахоме. Среди развалин лежал этот петух, скорее мертвый, нежели живой. Это все, что оставил мне смерч. Я забрал бедолагу с собой, так мы с тех пор и колесим с ним по свету.
Петух раскрыл клюв, и Дженкинс дал ему кусочек картошки.
– Сейчас мы в парк аттракционов нанялись, – рассказывал дальше Дженкинс. – Неплохая работка. Можно мир посмотреть. В Лиссабоне мы уже с неделю стоим, все шатры и повозки на пустыре у Кайш-ду-Содре. Я на карусели работаю, слежу за паровым двигателем, а Петух… ага, я так его