– Больной! Идите уже в отделение, ужин! – строгая медсестра из окна призывно махнула ему рукой.
В столовой висел тяжелый жирный запах казенной еды. Казалось, его источали даже сами стены. Места у окна с видом во двор, как всегда, были заняты. Он подсел у коридора к какому-то новенькому больному, морщинистому деду с перебинтованной головой.
– Хорошо кормят, – довольно чавкая, проговорил тот. – Я во второй лежал. Там суп – одна вода и морковка. А тут еще и добавки можно попросить. А салатик! Прям как с огорода!
– Ага! – Том машинально кивнул, глянул себе в тарелку, и вдруг провалился в яркое воспоминание. Прошлый сентябрь, по-летнему теплый вечер. Только зашло солнце, и вечерняя прохлада уже разливалась по окрестностям. В зарослях вишни заливалась соловьем варакушка, где-то чуть подальше, в болотце, утробно квакала жаба. Он только вернулся с репетиции, мама стояла у плиты и жарила картошку.
– К вам можно? – с порога сказал он.
– О, какие люди! – мама обрадованно обняла его. – Привет, Егор. Ну, как дела?
– Нормально отыграли, у нас уже почти часовая программа. Только Монгол, как всегда, тупил на барабанах. Половину репетиции одну песню гоняли, а толку нет. Скоро сейшн в ДК, а он лажает на ровном месте.
– Сейшн – это концерт?
– Ага, когда команд много.
– Может ему подучиться где-то?
– Где он у нас подучится? Есть, конечно, Лебедь, – это лучший ударник города, но он себе конкурентов плодить не хочет. Так Монгол у Дрима видак взял, с кассетами разных групп. Смотрит, как они работают, а потом по кастрюлям повторяет. Но толку пока мало. Если не считать того, что у соседей снизу люстра упала.
– Бедные соседи.
– Ага. Я поначалу думал, что он наврал. Он вообще мастер по ушам ездить. Но потом я этого соседа у Монгола на дне рождения видел. Вдребезги, – говорит, – чуть кошку не зашибло. Рассказывает, а сам радостный такой.
– Монгол… Его же Саша зовут? Он так на вас не похож.
– Не, он нормальный. Гоповатый чуток, но не сильно.
– Есть в беседке будем?
– Ну да, как всегда. Еще же тепло.
– Укропа нарежь.
В увитой виноградом беседке они расставили нехитрую дачную посуду, и Том с жадностью набросился на еду.
– Ешь, еще добавка… – сказала мать. Ее руки, жившие будто отдельно от тела, суетились среди тарелок с едой.
– А ты чего не садишься?
– Я?.. Бери хлеб. Салату? – она задела рукой солонку, и та покатилась по столу, оставляя за собой тропинку крупной сероватой соли.
– Мам, с тобой все в порядке? – Том оторвался от еды. – Что-то ты какая-то…
– Нет, ничего. – Мать отвела глаза, сказав это чересчур поспешно, и он сразу отодвинул от себя тарелку.
– Так. А чего руки дрожат? А ну, выкладывай.
– Да так, глупость одна произошла. Не думаю, что оно тебе нужно.