– Дим… Не бросай играть на скрипке. Никогда и ни за что. Пообещай мне.
– Хорошо. Ты только скажи, что с тобой.
– Всё нормально. Мне просто нужно уехать. Так ты обещаешь? И писать стихи тоже.
– Обещаю.
Лара кивнула, сильнее сжала мои руки, затем, отпустила их. Я не понимал, почему она не смотрела мне в глаза, будто специально закрыла их, стиснула челюсть, вздохнула и выпалила охрипшим голосом:
– Вот и славно. Не ходи за мной, пожалуйста…
Что мне ещё сказать? Как описать то, что я тогда чувствовал? Два слова – не знаю. Пустота, нежелание осознать то, что произошло. Неужели это всё? Нет, я не готов отпустить её! Я не могу, не хочу, не буду! Впервые я почувствовал, что такое любовь, я поверил в то, что нашёл её. Не просто симпатия, уважение или крепкая дружба, а именно любовь… Я хочу быть только с ней. И больше ничего. Сижу сейчас дома, покручиваю все эти события в своей голове, внезапно для себя открыл, что оказывается, чтобы успокоиться мне нужно есть печенье… Почему я не пошёл за ней, когда она вышла из зала в слезах? Мне нет оправдания, и я это признаю. Мог сказать ей ещё тогда. Почему я такой наивный дурак, живущий так, как будто мне позволят жить вечно? Да, она сильная. Никогда не жалеет себя и не признаёт собственных слабостей. На что тогда спрашивается я? Если она несёт на себе все проблемы, мог бы тогда взять её на руки и понести, чтобы ей стало легче. Какой же я балбес…
В тот же вечер я позвонил Максиму. Мы встретились в «Му-Му» спустя неделю. Вроде на Добрынинской. Обычно весёлый, весь на позитиве, в этот раз он был мрачнее тучи. Молча сел за столик, не стал стоять в длинной очереди, окинул меня взглядом. С таким видом в плаксивых фильмах обычно сообщают, что-то сестра Патрис Донна Роза больна раком. Или брат Хунито влюбился в свою сестру. Однако сейчас мне было не до шуток. Максим продолжал молчать ещё несколько минут, потом наконец заговорил:
– Сегодня видимо день полной несправедливости.
– Что с Ларой?
Он опустил глаза, облокотился на стол.
– Она уехала. Так надо.
– Куда?
Максим тяжело вздохнул, постучал пальцами по столу. Я видел, как тяжело ему было рассказывать всё это. В его мудрых глазах удалось рассмотреть сожаление, какое испытывают взрослые люди, глядя на современное поколение, искренне сопереживая тем, кто ещё слишком мало знает о реальной жизни, наивно строя из себя взрослых и опытных.
– Я могу сказать, что этого я не знаю. Но разве ты мне поверишь?
– Ну хорошо. Я тогда смогу приезжать к ней на соревнования.
– Их больше не будет.
– Почему?
– Она слепнет. И очень быстро. С детства не идеальное зрение. В спорт больше не вернётся. Врач незадолго до вашей последней встречи сказал, что любые физические нагрузки ей противопоказаны. Как она танцевала последние несколько лет без очков, без линз, если совсем ничего не видела – я не понимаю… Крышница точно.