– Мне так не показалось,– с некоторой ноткой удивления в голосе сказала Наташа.
– Каждый судит в меру приобретенного опыта,– скромно заметил я.– А вы здесь какими судьбами?
– Командировка,– вздохнула она.– К сожалению, очень короткая. А так хотелось побродить по музеям. Я ведь искусствовед.
– Что вы говорите? – удивился я.– И в живописи разбираетесь?
– Разбираюсь,– засмеялась Наташа.– А в чем, по-вашему, еще должны разбираться искусствоведы?
– Видимо, в скульптуре,– выложил я свои последние познания по этому вопросу.– И, возможно, в музыке.
– А вы, простите, чем занимаетесь?
– Бизнес. В отличие от вас, я никогда не интересовался ни живописью, ни скульптурой.
– А чем вы интересовались, если не секрет?
– Медициной. Но, увы, не добился взаимности. Покинул стены института раньше, чем успел получить диплом.
Мои слова были чистой правдой. Я действительно пять лет учился в медицинском институте, но учеба показалась мне занятием скучным, а медицинская стезя малоперспективной. В общем, я выпорхнул в большую жизнь, не получив достойного образования. За что и поплатился. Сначала меня на два года забрили в армию, а потом вдруг выяснилось, что все хлебные места уже заняты и человеку моего темперамента, воспитания и образования ничего особенного в этой жизни не светит, кроме прозябания на обочине. Прозябать на обочине я не собирался, оттого и пустился во все тяжкие.
– Странный вы человек, Феликс,– задумчиво сказала Наташа, но это было уже в салоне, когда наш лайнер благополучно оторвался от земли.
Сидели мы рядом. Мне удалось довольно быстро убедить одного солидного дядьку, что от перемены мест очень многое в нашей жизни может измениться. Наташа приняла мое неожиданное соседство благосклонно. В конце концов, несколько часов полета лучше провести в обществе молодого остроумного собеседника, чем измученного командировочным бытом храпящего мужчины выше средних лет.
– А почему странный?
– Потому что в ваши годы человек должен уже определиться в жизни.
– Я определился. Меня моя жизнь устраивает. И в плане материальном, и в плане духовном.
– Иными словами: вы счастливый человек?
– Да. Счастливый. Я живу так, как мне нравится, и ни перед кем не отчитываюсь за бесцельно прожитые годы. Разве мы не за это боролись?
– А вы боролись? – засмеялась Наташа.
Смех, между прочим, был ехидным. И это ехидство было оправданным. Ибо я действительно не боролся. Наверное потому, что не успел в силу возрастных причин. На меня, что называется, упало, как, впрочем, упало и на многих других. Кто-то адаптировался к этой внезапно рухнувшей на плечи свободе, кто-то нет. Но в принципе винить особо некого.