Симон вздрогнул: возможно, ловушка. Он представления не имел, насколько продвинулось расследование. И даже не знал, когда именно была убита Маргарет.
– Ни разу, – ответил он.
И добавил безапелляционным тоном:
– Это было не в ее духе.
Нацистский офицер коротко кивнул в ответ. Невозможно было догадаться, что он при этом думал. Этот парень мог потерять мать сегодня утром, и взгляд его оставался бы таким же непроницаемым над челюстью-наковальней.
– Знаете ли вы, как она проводила свои дни?
– Нет. Спросите лучше у мужа.
Бивен наклонился вперед и оперся о стол, вызвав скрип и кожи, и дерева. Никогда еще лакированная столешница не казалась Симону такой маленькой.
– Но она же должна была рассказывать вам о своих повседневных делах?
Симон раздавил сигарету и встал открыть окно. Выветрить запах табака. А еще лучше – вместе с царившим в комнате напряжением.
– Мне не хотелось бы чернить ушедшего человека, – произнес он якобы в затруднении, – но Маргарет вела праздную и пустую жизнь супруги состоятельного человека.
– То есть?
Симон вернулся к столу и сел:
– Парикмахер, походы по магазинам, косметические процедуры… Она также часто встречалась с подругами и пила с ними чай.
– Мне говорили о клубе…
– Верно, она была членом «Вильгельм-клуба». Нечто вроде литературного салона или, скорее, светского. Его члены собирались каждый день после полудня в отеле «Адлон».
Бивен снова откинулся в кресле.
– Во время ваших последних встреч фрау Поль не показалась вам нервной или испуганной?
– Я уже сказал вам, что это и было предметом наших сеансов.
– Не стройте из себя дурака. Не показалось ли вам, что она боится какой-то конкретной опасности? Получала ли она угрозы?
– Насколько мне известно, нет, но…
Этот односторонний допрос начал действовать Симону на нервы. Обычно вопросы задавал он.
– Не могли бы вы уточнить обстоятельства ее кончины? Если бы я знал, что именно случилось, то смог бы полнее вам ответить…
– В мои обязанности не входит снабжать вас какой бы то ни было информацией.
Гауптштурмфюрер обхватил сцепленными пальцами колени. У него были широкие костлявые ладони со множеством старых порезов. Руки крестьянина, но еще и штурмовика, который бил морды и стекла, ломал руки и все, до чего могли дотянуться его кулаки, прежде чем получил это зловещее повышение – поступил в гестапо.
Симон также заметил, что мужчина говорит без акцента. Яблоко от яблони недалеко падает. Да, он родом из деревни, но где-то в окрестностях Берлина. А сам Симон потратил годы, чтобы избавиться от своего дурацкого баварского говора.
– Если я правильно понял, – снова заговорил посетитель, – жертва регулярно посещала вас на протяжении почти двух лет. Она рассказывала вам о личных проблемах, о своих тревогах, сомнениях и уж не знаю о чем еще. Если кто-то в Берлине и знает всю ее подноготную, то именно вы.
– Повторяю еще