– Так вы нашли водку-то?
Судя по заинтересованности часового, это был кто-то из своих, астраханцев, то-то голос показался знакомым.
– Нашли, да, – работая веслом, капрал успокоил невидимого стража. Тут же и не выдержал, похвалился: – Три бурдюка везем.
– Три бурдюка?! Одна-а-ако!
Гуляли всем полком, плюс еще и казаки. Те отмечали прибытие, остальные – какой-то местный праздник, ну а солдатушки из роты Ляшина – удачную засаду и возможное повышение капрала в чинах.
Водку разливали тут же, у костра. Лично Никодим Иваныч.
– Да кружку-то держи крепче! Во-от… А твоя где?
– Да у меня, Никодим Иваныч, миска только. Вот в миску и лей!
– Гляди-ко! В миску ему. Ты бы еще таз захватил, Маромойкин.
Сержант Иван Маромойкин довольно хмыкнул и – прямо одним махом – выдул всю миску!
– За тебя, Алексей!
– Силен!
– Это хто тут у вас из тазов-то пианствует?
Во время всеобщего праздника ведь как? Все вместе. От одной компании к другой переходя, пьют, разговаривают… песни поют, да, бывает, и бьют друг другу морды. Так, по-дружески. Правда, покуда до этого не дошло… но донцы уже явились.
– Говорят, вы славную засаду устроили?
– Присаживайтесь, робята, эвон, к костерку. Подвинься, Проша. Водочки?
– Дак ее… Ну, кто тут нынче славен? За тебя, господин капрал! Дай Бог тебе в сержанты али сразу в прапорщики!
– В унтеры, в унтеры… – прозвучал позади насмешливый голос. Кто-то там же, рядом, подхихикнул, заржал, словно старая лошадь.
Ну, кто же еще! Солдат Иван Хлудов, бывший подпрапорщик, из унтеров в нижние чины разжалованный. Не за трусость, нет – Хлудов никогда труса не праздновал, да и уставную службу нехудо себе знал. За другое. Пленница как-то попалась, красивая юная девка… Вот Хлудов ее и пользовал… да запользовал до смерти. То ли сама она померла, то ли подпрапорщик примучил, черт ее знает, дело темное. У девки-то синяки по всему телу, да пара ребер сломаны… Так это она сама с арбы навернулась, когда турецкий обоз улепетывал, тут уж Хлудов не виноват. Лишь в том виноват, что деву-то в лазарет вовремя не доставил, а сразу – себе. Вот та и померла, бедолага, преставилась. Девку жаль, конечно, хоть и турчанка. Молоденькая, не пожила-то еще совсем. Однако кто-то и Хлудова пожалел – из-за какой-то, прости господи, пленницы воинского званья лишиться. Пусть какой-никакой, а чин – подпрапорщик, все же не простой солдатик.
– Ну, что, господин капрал? Водки нальешь? К костру пустишь?
– Да проходи. Садись вон, вместе со всеми. Ребята, подвиньтесь…
Хлудов и пара его прихлебателей – увалень Самсон Петряков да дылда Елисей Семенов – уселись по обе стороны от своего дружка, нагло толкаясь локтями.
Бывший подпрапорщик первым протянул кружку, поднялся:
– А ну, Никодим, плесни-ка… Ну, за нас, братушки! За службу ратную, за Рассею!
Ох, хитрован, умел красивые словеса говорить – за что начальство его и ценило, да и случай тот, с девкой, всем приказано был забыть. Иван Хлудов был парнем видным – двадцать