По строкам взглядом пробежалась, прикусив нервно кончик пера зубами, прочла еще раз, и снова, и…
– Я нечисть, Агнехран-маг, – взгляд на него подняла. – Я – нечисть. Я по краю иду между миром этим, и тем, что магией дышит. Понимаешь ты это?
Едва ли понимал, на меня смотрел с яростью холодной, да непримиримо смотрел. Улыбнулась, не сдержавшись, к блюдцу серебренному подалась, в синие глаза мага заглянула, и прошептала:
– Не боись, не погибну.
А он взял да и сказал:
– Боюсь. Очень боюсь, Веся. До того боюсь, что вздохнуть тяжело. Измени слова последние, прошу тебя, не упрямься.
Посидела я, перо гусиное разглядывая, да и так сказала:
– Иначе я не умею, прости, пожалуйста.
Смотрел на меня Агнехран-маг, да и молчал.
– Не случится со мной ничего, – поспешила успокоить, – леший прикроет, водяной на подхвате, а на случай-то крайний у аспида браслет обручальный мой, он подсобить сможет.
Если найдется аспид-то… но я об этом говорить не стала.
И тут распахнулась дверь в избу мою, шумно леший вошел, да трещал-скрипел от гнева невыразимого, и взгляд таков был, что мигом я руку протянула, блюдце серебряное вниз перевернула, связь разрывая, да на лешиньку воззрилась испуганно.
– Случилось что? – спросила встревожено.
Ничего не сказал друг верный, лишь подошел, ступая тяжело, гневно, да протянул мне клюку яра Гиблого. И дрогнула рука моя, сердце сжалось, а лешему сказала я:
– Сам расскажи, сделай дело доброе.
– Самому не рассказать, Веся, – произнес леший.
Помолчала я, то на клюку, то на друга верного глядя, а опосля смирилась со своей участью, руку протянула, да на клюке разместила… И пожалела о том в тот же миг!
Затянула, закружила в водовороте лет прошедших клюка-матушка, да и обрушила на меня видение страшное.
Как стоит на краю леса аспид, а в руке его клюка. Эта самая! Только не истлевшая, не прогнившая, цельная клюка еще, и клюку эту аспид бережно на траву быстро чернеющую опускает.
– Аспид! – произнес лешенька, на рев срываясь, – аспид, Веся!
Я только голос его и слышала, а сама на то, событие давнее во все глаза глядела – как чернеют кусты-деревья, как прахом черная трава осыпается, как смотрит с ненавистью на лес аспид, настоящий аспид, и глаза у него синие, такие синие, как небо летнее перед грозой, да только…
– Аспид, лешенька, аспид, – согласилась я. – А теперича ко мне ближе подойди.
Видеть его не видела, только слышала как на колено опустился, затрещала кора дубовая, и держа одной рукой клюку, вторую протянула, леший сам ладонь мою на щеке своей разместил, да сам со мной в видение и провалился. И смотрели оба мы на то, как чернеет земля, порчею страшною на лес распространяясь, как над рассыпающейся прахом травой туман темный клубится, как искажает-ломает деревья проклятие страшное, как покрывается земля трещинами…
– Аспид же! – прорычал лешенька.
– Аспид, – согласилась я, – да только к росту его приглядись, лешенька, и возраст определить постарайся. И… говорит он что-то. А что?
Я клюку сжала крепче, пытаясь уловить звук черно-угольных губ,