(Из письма к В. П. Гаевскому[37] от 30 августа/ 11 сентября 1881.
Париж (19–2, с. 33).
Виктор Павлович Гаевский
Был в «La biche au bois». Урусов[38] сидел около меня и все кричал, чтобы его на сцену пустили. Задницы были голубые, зеленые, розовые, красные, белые с блестками, и у всех – ангельское выражение.
Из письма к В. П. Гаевскому от 13/25 сентября 1881.
Париж (19–2, с. 40).
Коснуться женского вопроса в деревенской среде было бы интересно, но, разумеется, нужно избежать некоторого похабства. Вы справедливо сказали, что барам нужно то же, но другими словами, и Ваш анекдот о замене говна калом очень хорош, но ведь носим же мы штаны даже летом, когда могли бы совершенно свободно обойтись без оных. Я Вам скажу даже, что без штанов ходить только молодым людям может казаться желательным – для них оно и красиво и сподручно, а для нас, седеющих старцев, выгоднее, коли подальше наши инструменты запрятаны, и теплее и смехоты меньше.
А в ответ на Ваш анекдот о говне и кале расскажу другой анекдот. Работал плотник Кузьма на барском дворе и нечаянно зашиб себе ‹– – –›. Видит барыня из окна, что Кузьма сидит сам не свой, посылает девку узнать, что случилось. Возвращается девка и не смеет барыне доложить. – Зашиб, говорит. – Да что зашиб? – Не смею, говорит, доложить. – Да ты, дура, обиняком. – Маялась-маялась девка и вдруг надумала. – А вот что под ‹– – –›-то, говорит.
Так и надо писать. Ежели неприлично сказать «‹– – –›», пишите: то, что под ‹– – –›. И ясно и деликатно выйдет.
Я иногда к этому способу прибегаю, и выходит благополучно. Попробуйте и Вы. Ежели неблагополучно выйдет, то я приложу руки и постараюсь найти соответствующую замену.
Из письма к А. Н. Энгельгардту[39] от 10 октября 1878.
Петербург (19–2, с. 47).
Устал ужасно. Да и ругают меня как-то совсем неестественно. Хорошо еще, что я не читаю газет и только в «Московских ведомостях» узнаю, что я безнравственный идиот. Каторжная моя жизнь. Вот Островский так счастливец. Только лавры и розы обвивают его чело, а с тех пор, как брат его сделался министром[40], он и сам стал благообразнее. Лицо чистое, лучистое, обхождение мягкое, слова круглые, учтивые. На днях, по случаю какого-то юбилея (он как-то особенно часто юбилеи справляет), небольшая компания (а в том числе и я) пригласила его обедать[41], так все удивились, какой он сделался высокопоставленный. Сидит скромно, говорит благосклонно и понимает, что заслужил, чтоб его чествовали. И ежели в его присутствии выражаются