Всё в работе артели переменилось. Григорий под надуманными предлогами то и дело задерживался на ярусе, где работала Полина. Стенопись наверху, и особенно в барабане, без опытного глаза бригадира явно не ладилась. Поминутно «с неба» доносились голоса озабоченных «небожителей»: «Григорий Борисович, вы скоро?»
– Ну что за люди? – улыбался Гриша, поглядывая на свою избранницу. – Иду-иду!
Полина хранила холодное металлическое спокойствие. Если её руки начинали отчаянно дрожать, она сжимала пальцы в кулачки и прятала их за спину, моля Бога о том, чтобы Григорий Борисович не заметил её неловкого жеста. Она помнила, как звучало из уст бригадира одно из первых наставлений: «В храме руки за спиной держать не принято. Эта традиция существует с древних времён». Помнится, кто-то перепросил Григория: «Почему?» «А вдруг ты за спиной держишь камень», – ответил он. Иногда Полина не выдерживала внутреннего напряжения, и её надутая серьёзность вдруг взрывалась внезапным нервическим смехом. В такие минуты, зажав ладонями рот, она убегала в дальний угол яруса и там, уткнув лоб в прохладную стену храма, прятала свои «непристойные переживания».
Влюблённость Григория и страдания несчастной Полины с каждым днём становились всё более заметны. Девушке казалось, что артельцы посмеиваются над ней. Да-да, над ней и только над ней, потому что смеяться над бригадным генералом невозможно по определению. На самом же деле всё обстояло совершенно иначе. Иконописцы предельно уважали своего командора и с дружеской симпатией относились к Полине, почитая её за ласточку, залетевшую к ним на артельный огонёк. Их реакцию правильнее было бы посчитать за товарищеское участие и заботу. Но глаза смущённой девушки всё видели по-другому. В переглядах ребят она отмечала злорадство и кичливую ревность по отношению к руководителю. Так, после вечерней трапезы, забившись в свою келейку, она часами сидела на кровати, обхватив колени, и думала: «Они мне этого не простят!»
В один из вечеров Полина наконец приняла единственно правильное, с её точки зрения, решение: бежать в Москву. Григорий Борисович, понятное дело, не отпустит, значит, надо бежать… тайно! Утром следующего дня перед выходом на молитву она собрала вещи в походный рюкзачок, прибрала в комнате и написала записку вежливости. В ней Полина благодарила всех за дни, проведённые в станице, а главное, в храме. Ссылаясь на неотложные обстоятельства, девушка просила простить её за столь поспешное бегство. «Разве бывает непоспешное бегство?» – грустно усмехнулась она, дописывая фразу. Но исправлять написанное не стала.
Время близилось к обеду. Григорий