Он усмехнулся.
Когда ветер стих, старик сделал несколько шагов в ту сторону, где за соснами виднелся скалистый выступ. Туман в этом месте спускался до самой земли, так что ничего, кроме ближайших сосен и камней рассмотреть было нельзя.
– Все уходит, чтобы вернуться и возвращается, чтобы уйти, – пробормотал старик. Лицо его было спокойно, глаза бездвижны, как два отполированных водой камня. Он смотрел вперед, ни одна черта его тела не изображала присутствия в нем жизни.
На один миг пелена тумана вдали приподнялась и обнажила силуэт мужчины, который также стоял неподвижно и смотрел на старика. В руках он держал ружье.
Старик снова усмехнулся. В мутных глазах его промелькнул огонек восторга. От стоявшей в стороне сосны он отломил ветку, продемонстрировал ее мужчине с ружьем и положил перед собой.
– День идет по кругу и человек вместе с ним.
Пелена тумана вновь сгустилась и скрыла человека с ружьем. Посыпался дождь. Старик продолжал смотреть в даль, не обращая внимания ни на дождь, ни на вновь налетевший порыв ветра, лицо его сосредоточилось и стало похоже на каменное изваяние.
Туман вновь поднялся, но мужчины с ружьем за ним уже не было.
6
Свой второй день в Хидентаре Фабрис начал с того, что еще раз перелистал рукописи, которые в Инфилде ему передал мистер Сентре. Все это, в основном, были заметки самого Сентре, сделанные им в одной из экспедиций. В добавок к своим невнятным рассуждениям, через каждый лист он вставлял в этот труд цитаты из дневников проповедников, что столетие назад собирались привить северянам страх божий. Не страх, не, тем более, бог здесь не прижились, тем не менее труды проповедников не пропали зря: благодаря им почти в любом уголке севера под словом «южанин» подразумевалось нечто мерзкое, от утраты чего мир не только не оскуднеет, но еще и останется в выигрыше. Что касалось Фабриса – к проповедникам он испытывал в большей мере положительные чувства. Как ученый, их непосредственной миссии он одобрить не мог, но вот их описания севера для него были бесценны. В отличии от заметок мистера Сентре, писавшего не столько про север, сколько про себя самого, проповедники оказались куда менее зациклены на своих переживаниях. Они в подробностях пересказывали традиции и нравы, с которыми им приходилось встречаться, составляли описания деревень. По-настоящему интересных записей было мало, тем не менее некоторые, в том числе рассказ про человекомедведей, были превосходны. Вся работа Фабриса заключалась как раз в том, чтобы среди сотен бесполезных страниц рукописи найти эти описания и постараться понять тот мир, в котором он оказался.
– Слов много, а толка ноль, – выдохнул Фабрис, очередной раз прочитав рукопись до конца и отложив в сторону. Рядом, на столе,