Без меня, говорит Глупость, мир не мог бы существовать и мгновения. «Никакое сообщество, никакая житейская связь не были бы приятными и прочными: народ не мог бы долго сносить своего государя, господин – раба, служанка – госпожу, учитель – ученика, друг – друга, жена – мужа, квартирант – домохозяина, сожитель – сожителя, товарищ – товарища, если бы они взаимно не заблуждались, не прибегали к лести, не щадили чужих слабостей, не потчевали друг друга медом глупости».
Дурость в обличии высокомерия, тщеславия и погони за славою есть пружина всего, почитаемого в этом мире за высокое и великое. Государство с его почетными должностями, любовь к отечеству и национальная гордость, пышность праздничных церемоний, чванство происхождения или сословия, – что это как не глупость?
Это высказано более смело и более холодно, чем у Макиавелли, и более независимо от предварительных суждений, чем у Монтеня. Но сам Эразм не желает стоять за всем этим: все это говорит Глупость!
Целый ряд общественно-полезных качеств незаметно вручаются Глупости: благожелательность, дружелюбие, склонность к любованию и восхищению. Чем бездарнее человек, тем более он сам собою доволен, тем более другие им восхищаются. Посмотри хотя бы на профессоров, поэтов, ораторов! Так уж устроен человеческий ум, что его более захватывает всяческая чепуха, нежели истина. Загляни в церковь: когда проповедуют о вещах важных, все скучают, зевают и клюют носом. Но начни ораторствующий рассказывать что-либо из бабьих сказок, они сразу же взбадриваются, выпрямляются и ловят каждое его слово.
Персона Глупости исполинской фигурой нависает над эпохой Ренессанса. На ней дурацкий колпак с бубенцами. Ее громкий, неудержимый смех раздается над всем, что есть глупого, без различия, к какому виду глупости это относится.
Сам Эразм впоследствии всегда говорил о своей «Похвале Глупости» уничижительно. По его словам, он считал это свое творение столь незначительным, что его не стоило бы даже предлагать издателям; однако ни одно из его сочинений не принимали с таким восторгом. Однако пренебрежительные оценки давались им не без умысла, ведь «Похвала Глупости» сулила ему не только успех и радость: время, в которое он жил, было крайне чувствительным и очень плохо принимало сатиру, если казалось, что она направлена против официальных лиц. Все снова и снова вынужден Эразм защищать свое блещущее остроумием сочинение: знай он, что в нем усмотрят столько обидного, он, пожалуй, утаил бы его, – пишет в 1517 г. Эразм.
Следует ли пожалеть Эразма за то, что из всех его сочинений, составляющих десять томов in folio, действительно живой остается