Кто-то закричал, но треск древесины и скрежет металла заглушили этот крик. Шкипер успел подумать, что это конец. Но баркас волной развернуло носом к берегу. Новый удар волны в корму еще плотнее посадил его на камни. В пробоину по правому борту хлынула вода, судно стало заваливаться на бок. Кто-то схватил Ларсена за капюшон куртки и поволок прочь из рубки.
Шкипер увидел, как на носу моряки пытались выловить из воды упавших товарищей, сбрасывая туда спасательные круги, привязанные веревками. Кто-то уже прыгал в воду с правого борта, плыл к берегу, то скрываясь под водой, то снова выныривая. Все же здесь волнение было не таким сильным. Да и отмель, далеко простиравшаяся от берега, гасила силу волн. Когда последнего моряка отправили вплавь к берегу и на борту никого не оказалось, Ларсен еще раз осмотрел судно, с трудом удерживаясь на наклонившейся палубе, потом решительно прыгнул в воду.
– Обошлось, все живы, – сообщил один из моряков, когда одежда была отжата и все снова оделись, дрожа от холода. – У Нильса сломана рука да у Якобса разбита голова, но они могут идти.
– Слушайте меня, друзья, – повысил голос Ларсен. – Нам нужно пройти тридцать километров. И только потом мы сможем развести костер и просушить одежду. До шведской границы сто сорок километров. Если мы будем держаться вместе, помогать друг другу, то выберемся все. Ничего, что у нас не получилось сегодня. Получится в следующий раз. Пока мы живы, мы будем сражаться с нацистами.
– Шкип, я остаюсь! – вдруг подал голос Андресен.
– Нут, дружище, что ты говоришь? – удивился шкипер.
– Я говорю, что не пойду с вами в Швецию. Здесь моя земля, мой дом. Я остаюсь и буду сражаться здесь. Я не буду смотреть из-за границы, как нацисты топчут мою землю и плавают в моих фьордах. Я ничего не смогу оттуда, зато я многое смогу здесь…
Платов только кивнул, когда увидел вошедших к нему в кабинет. Пружинисто поднявшись из-за своего рабочего стола, он жестом приказал группе следовать за ним и первым вышел в коридор.
В такое позднее время в здании на Лубянке все еще работали люди. Слышались голоса, кто-то разговаривал по телефону, кому-то устраивали разнос…
Шелестов шел впереди, стараясь не отставать от Платова и надеясь, что тот начнет ему уже сейчас излагать суть предстоящей операции. Группа была одета в добротную офицерскую форму без знаков различия. Платов посадил всю четверку в приемной Берии и ушел в кабинет к всемогущему наркому.
– Что-то молчаливый сегодня Платов, – прокомментировал Сосновский, откинувшись на мягком стуле и покачивая носком сапога. – Обычно он каждую минуту с пользой для дела…
– Не готов, вот и не хочет лишнего говорить, – пожал плечами Буторин и задумчиво провел рукой по седому ежику коротких волос. – Видать, долгая подготовка впереди, а значит, еще успеют проинструктировать.
– Или инструктировать рано, –