«Из знакомых и друзей – много арестованных.
– Кто именно? – спросил Голиков.
Я ответил:
– Хорошо знал арестованного Уборевича, комкора Сердича, комкора Вайнера, комкора Ковтюха, комкора Кутякова, комкора Косогова, комдива Верховского, комкора Грибова, комкора Рокоссовского.
– А с кем из них вы дружили? – спросил Голиков.
– Дружил с Рокоссовским и Данилой Сердичем… с комкором Косоговым и комдивом Верховским при совместной работе в Инспекции кавалерии. Я считал этих людей большими патриотами нашей Родины и честнейшими коммунистами, – ответил я.
– А вы сейчас о них такого же мнения? – глядя на меня в упор, спросил Голиков.
– Да, и сейчас.
Ф.И. Голиков резко встал с кресла и, покраснев до ушей, грубо сказал:
– А не опасно ли будущему комкору восхвалять врагов народа?
Я ответил, что я не знаю, за что их арестовали, думаю, что произошла какая-то ошибка. Я почувствовал, что Ф.И. Голиков сразу настроился на недоброжелательный тон, видимо, он остался не удовлетворенным моими ответами»[203].
Этот допрос определенно имел место. Это была обычная процедура при назначении на должность. Происходила вышеописанная сцена между 29 мая 1937 года – датой ареста Уборевича – и 22 июня того же года («Прошло не менее месяца после встречи и разговора… вскоре все же был получен приказ наркома обороны о назначении меня командиром 3-го конного корпуса», – как пишет сам Жуков). Известно, что Ежов как раз в то время по собственной инициативе готовил «кавалерийское дело», в котором роль главного обвиняемого должен был играть Буденный. Поэтому он стремился собрать показания бывших сослуживцев Буденного, таких как Грибов, Верховский и Косогов, которые должны были вскрыть существование в инспекции кавалерии «военно-фашистского заговора», возглавляемого Буденным[204]. Однако Сталин, прочитав представленные ему материалы, лишь написал на полях: «Не посылать больше Буденному секретных материалов»[205]. Старый усач-кавалерист сохранил жизнь, за что отплатил хозяину целым ворохом доносов на других. В данном контексте представляется весьма возможным то, что Ежов поручил Голикову прозондировать Жукова на предмет сбора компромата на Буденного. Однако мемуарист путает имена, произнесенные в ходе этого допроса: Сердич, арестованный 15 июля 1937 года, Ковтюх – 10 августа, Вайнер – 15-го, Рокоссовский – 17-го, Грибов – 28 января 1938 года, не могли фигурировать как «враги народа» в разговоре, происходившем в вагоне Мулина. К тому времени арестованы были только Верховский и Косогов. Можно предположить, что Жуков добавил фамилию Рокоссовского, потому что хотел в старости протянуть ему руку после двадцати лет ссоры, показав,