обывателям там было небезопасно. Ванька похвалялся знакомством со «своими ребятами», а иногда даже намекал своим обидчикам на возможные последствия. Поэтому мы побаивались его. Но было в Ваньке и другое – вечная веселость и доброта. Наверное, эти качества были сильнее и важнее для его последующей жизни. Он со своей забавной, веселой, веснушчатой физиономией, рыжеватенький, на всю жизнь запомнился как устроитель «кучи-малы» в школьных коридорах, как устроитель веселых шкод на уроках пения или на ледяной горке зимой, в своей лохматой шапке, старых подшитых валенках и пальтишке с братова плеча, очень поношенном. Достаток у его родителей был явно невелик. А учился он неплохо. Был сообразителен, но не очень усерден в выполнении уроков. Оценки «плохо» и «хорошо», а иногда и «очень хорошо», особенно по труду и физкультуре, чередовались с записями о его поведении в классном журнале. Поскольку побаловаться на переменке имел слабость и я, то мы с Ванькой чаще оказывались в одной компании. Мне сейчас показалось, что мы и внешне были похожи. Может быть, поэтому сохранилась во мне память о нем, как о верном товарище. Как сложилась его жизнь, я не знаю. Но однажды я увидел Ваньку Барабанова в нашей Зубаревской бане. Узнал я его не сразу. Он был с сыном, мальчиком лет семи-восьми. Пара привлекла мое внимание тем, что отец очень заботливо и ласково обращался с забавным и шаловливым сыном. Глядя на этого затейливого рыжеватого и веснушчатого мальчика, я вдруг сразу узнал в нем моего товарища по четвертому «Д» Ваньку Барабанова. А отец его – теперь я уже не сомневался в своей догадке – был с виду моего возраста. Тело его украшал большой шрам на спине и заросшие пулевые дырки на руке, в предплечье. В предбаннике старший Барабанов предстал моему взору солидным, добропорядочным, серьезным и прилично одетым мужчиной. А сынок еще больше оказался похожим на моего одноклассника Ваньку.
Меня Ванька Барабанов не узнал. Он даже не обратил на меня внимания, несмотря на то что мы сидели на лавках напротив друг друга. Может быть, если бы я взял в тот раз с собой моего сына Диму или Лешу, и ему бы что-нибудь вспомнилось. Тогда я подошел к этому солидному и серьезному человеку и вежливо обратился к нему: «Простите, Вы, случайно, не учились ли в сорок восьмой школе?» Мужчина удивленно посмотрел на меня и сказал: «Да». «А Вы – не Ваня ли Барабанов?» – спросил я. А он, еще больше удивившись, ответил: «Да, именно, это я», – и продолжал удивленно смотреть на меня. Я понял, что меня Барабанов не узнает. Когда я назвался его одноклассником и напомнил свои имя и фамилию, бывший Ванька еще больше удивился и сделал вид, что узнал, вспомнил меня. Но я-то понял, что он не узнал. Разговор наш не клеился. Мне показалось, что он не очень-то помнит наш четвертый «Д», не как я. Но я был не в претензии, ведь нас с тех пор разделяли два десятка лет. Я называл ему оставшиеся в моей памяти имена, а он вроде бы тоже вспоминал их. Поговорили о том о сем. Оказалось, что он все еще живет в селе Алексеевском. Надо же! Жили рядом, а встретились за эти двадцать лет в самой, что ни на
