Ай-яй-яй, совсем политморсос у ребят просел…
Чтобы поднять этот самый политморсос, я включил обычный желтый фонарь и подсветил им свое честное русское лицо. К слову, гладко выбритое.
– Меня зовут Сергей Щукин. Я старший лейтенант морской пехоты Черноморского флота. Мы пришли сюда специально за вами. Раненые есть?
Всё это я сказал очень тихо, почти шепотом.
– Да, двое, – ответил седой усатый мужчина лет пятидесяти пяти из темноты, щурясь встречь лучу фонарика. – Я капитан.
Что характерно, капитан отвечал в полный голос. То ли был твердо уверен, что пираты нас не услышат, то ли сам факт нашего появления в подземелье воспринял как указание на то, что пиратов мы всех перебили.
– Идти могут?
– С нашей помощью… Кажется, какая-то инфекционная дрянь.
– Значит, это не раненые, а больные, – сказал я.
– Да какая, к черту, разница, – устало огрызнулся капитан. Было видно, что они нас, мягко скажем, заждались. А поэтому радоваться нашему появлению у них уже не осталось сил.
Я на сердитого капитана не пенял. Окажись я в его шкуре, я тоже вряд ли предстал бы перед спасателями Сахаром Медовичем.
От меня требовалось задать последний принципиально важный вопрос, и можно было начинать вывод заложников на свет божий.
– Весь экипаж сухогруза здесь? – спросил я. – Или кого-то пираты содержат отдельно?
– Все, кроме доктора. Тот, кажется, смог сбежать… О его судьбе мы ничего не знаем, – сказал капитан.
– С его судьбой все норм, – усмехнулся я. – Собственно, это он нас к вам и привел.
– Ну, слава богу! А то мы уж всякое думали…
Я обвел фонариком всё помещение. На меня смотрели изможденные, грязные, небритые люди. Но глаза на их лицах были живыми, исполненными света и надежды, и какими-то, что ли… родными.
Есть моменты в нашей профессии, ради которых стоит ею заниматься.
Этот был одним из таких.
Проблемы начались, когда первая гражданская физиономия показалась в дверном проеме квадратной башни.
И проблемы очень серьезные.
Южная финиковая роща – доселе элегически безмолвная и подчеркнуто торжественная в серебристом звездном свете – взорвалась адским огнем.
Ливень пуль обрушился на древние камни башни, высекая яркие искры и порождая опасные рикошеты.
Закричал раненый ефрейтор Гладкий. Скрючился от боли старпом «Вавилова» – пуля пробила ему бок.
Бойцы Ачасоева сразу же ответили. Под прикрытием их огня в башню отполз дядя Вова. Он тоже, к слову, не забывал посылать в рощу лучи любви и добра калибра семь шестьдесят два.
Через минуту ваш покорный слуга, вжимаясь во вспотевшие предутренней росой камни, доложил Баранову:
– Командир, засада! Не меньше десяти стволов! Вывести заложников не могу. Прошу помощи.
– Десять стволов? Но доктор же говорил, что… Впрочем, какая на хер разница теперь. Жди, сейчас что-то придумаю.
Пока Баранов придумывал, а дядя Вова искал огневую