– Стало дурно, мой милый? Должно быть, это с дороги, она нынче сильно размыта и изрядно потрёпана сентябрьскими дождями.
– Боюсь, дядя, дело не в пути и вообще ни разу не в погоде. Видать, товарища поразил мой вид… да, я сегодня сногсшибательна.
Донёсшийся до ушей Максима Алексеевича насмешливый голос племянницы привёл его в состояние, близкое к онемению. Лишь усилием воли заставив себя оглянуться и постараться не сильно измениться в лице, мужчина всё же не выдержал и простонал что-то нечленораздельное, когда увидел, как преобразила себя Лиля. Мгновение – и во всём существе его проступили признаки едва сдерживаемой ярости.
– Учитель, блин… Это меньшее, на что я горазда, а он уже сейчас готов дать дёру, – самодовольно ухмыльнулась, покачав головой, девушка, не обращая особого внимания на грозный взгляд дяди. Обращаясь к Максиму Алексеевичу, она чуть повысила тон и добавила в него нотки жеманства и укоризны: – Дядюшка, как вам не стыдно держать в дверях человека, который вот-вот упадёт в обморок? Дайте нюхательной соли, разотрите виски лавандовой водой, ну или чем они там лечатся от внезапных приступов душевного недуга?
Стоит сказать, что именно в появлении Лили заставило мужчин так неучтиво перемениться в лице. Копаясь в одежде матери, она заметила прелюбопытную вещицу с глубокими вырезами как на спине и шее, так и по бокам. Цвет и узор её впечатляли не меньше, чем вид – болотно-серый в мелкий розовый горошек. Под неё нашёлся красный бюстгальтер, который, собственно, и не терялся, и полупрозрачная голубая блуза с ажурными вставками. Под шорты, укороченные до размера «всё вижу, ткани не вижу», нашлись чудные лосины цвета фуксии. Довершали всё это усеянные блёстками туфли на узкой невысокой платформе. И ей бы простили мнимое неумение сочетать цвета и фасоны, если бы не собранный в высокий хвостик на боку клочок тщательно начёсанных волос и не ярко-синяя помада на губах.
В противовес вышеописанному стоял, сняв пальто, синеглазый брюнет – образец классической элегантности. Мощное тело обтягивал дорогой белоснежный костюм, под которым виднелась расстёгнутая на несколько верхних пуговиц атласная иссиня-чёрная рубашка. Туфли, начищенные до способности отражать окружающие предметы, отражали и дорогие часы с перстнями. Лицо, открытое и слишком красивое для мужского, было свежо и ничем не тронуто. Ему шла даже бледность, которой своими усилиями добилась Лиля.
– Не,