Валерия перевела взор с потолка на нее, глянула, ничего не сказала и снова стала смотреть в потолок.
– Да просто сумасшедший, – сказала Анна Петровна, – влетел на балкон и так это рассуждать начал. Он, говорят, – однодворец...
– Как однодворец?
– То есть не однодворец, а как их зовут... ну, все равно... как бишь их...
Валерия стиснула зубы и не приходила ей на помощь.
Про Анну Петровну сочинили нарочно, что она путает «вольтерианец» и «однодворец». Однако кто-то сказал ей это, и она с тех пор начала действительно путать. Новых же страшных слов – «якобинец» и «карбонарий» – она не знала.
– Неужели он в якобинцы записался? – переспросила Лопухина.
– Нет... не так, – возразила Оплаксина, – а как это, ну, вот он еще кресла такие делал...
– Вольтерианцем стал! – улыбнулась, поняв наконец, Екатерина Николаевна.
– Ну вот, вот, я говорю, кресла...
– Так ведь если он не в своем уме, то это не опасно.
– Как не опасно, матушка? Ведь влетел, спасибо Вавила Прекраснов был тут... А то до смерти перепугал бы... И так это говорить начал про государыню...
– Марию Феодоровну?
– Да нет же, Екатерину Алексеевну, про покойную...
– Вот как! Что же он говорил?
Лопухина, желая подробно узнать, что говорил Радович, и не надеясь на Анну Петровну, поглядела на ее племянницу, спрашивая у нее ответа.
Валерия, не вступавшая до сих пор в разговор, потому что при старших девушкам разговаривать не полагалось, двинулась слегка и, получив разрешение подать голос, стала очень толково и последовательно передавать все, что вчера говорил Денис Иванович. Она хорошо запомнила все его слова и повторила их сжато и понятно. Екатерина Николаевна слушала с большим вниманием.
– Что же, все это отлично с его стороны, – проговорила она, когда Валерия кончила. – Так он, по-видимому, – человек, преданный Павлу Петровичу?
– Всецело! – воскликнула Валерия.
Лопухина задумалась, помолчала, сложив на стол руки и склонив голову набок, потом улыбнулась и произнесла, как бы сама себе, но все-таки настолько громко, что все слышали:
– Je crois que j'ai mon homme![2]
ГЛАВА V
В понедельник, десятого мая, император въезжал в Москву, и с самого раннего утра народ толпился на Тверской, по которой должен был он проследовать в Кремль, прямо на литургию в Успенский собор.
Две недели уже исправляли мостовую по всей правой стороне царского пути, и она была заставлена рогатками, так что проезда не было. Сегодня рогатки сняли; исправленную мостовую посыпали песком, и стена народа вытянулась вдоль нее, сдерживаемая будочниками и солдатами.
Денис Иванович, в простом сером кафтане, шерстяных чулках и в обывательской широкополой шляпе, пошел нарочно в толпу, желая слиться с нею при встрече государя. Он шел именно приветствовать его, а не «смотреть» только на его въезд откуда-нибудь из окна или с балкона, словно