Викентий Владимирович знал, что Ларису Алексеевну студийцы очень любили. Он уже беседовал со многими. Их было не двадцать семь человек, а меньше. Около десятка бывших студийцев на занятия последнее время совсем не ходили: кто-то бросил писать, потеряв к этому интерес, кто-то уехал из города. А со всеми, кто был на том последнем занятии – в субботу, – майор говорил подолгу и основательно. Сначала он хотел упростить себе работу, собрать всю студию вместе. Но нет! Кто-нибудь не решится или постесняется обратить его внимание на какую-то мелочь, штрих, слово или поступок, не выскажет своей догадки. Поэтому Кандауров и его помощник капитан Лоскутов лично нанесли визиты восемнадцати человекам, благо список из общей тетради был подробный, с указанием адресов, телефонов, мест работы.
Из тех, с кем встречался он сам, больше всего майору понравились двое: молодой аспирант Олег Белов и прораб Анатолий Васильевич Дубровин. Олег был виновником того, что субботнее занятие сильно затянулось. Читали и обсуждали его повесть. Этого события студийцы с нетерпением ожидали: парень несколько раз раньше читал небольшие отрывки из ещё незаконченной вещи – остроумная смесь бытового реализма с юмором и мистикой. И когда, на первом же после лета занятии Олег объявил, что повесть завершена, и он готов вынести её на суд, все обрадовались. Рукопись оказалась объёмной, а споры по прочтении разгорелись жаркие, вот и засиделись допоздна. И ещё бы продолжали говорить, да неудобно стало перед библиотекарями, у них рабочий день до восьми.
Кандауров и Белов сидели в пустой комнате зав кафедрой филфака университета. Новоиспечённый аспирант сам лишь весною окончил этот факультет. По записям в журнале Викентий Владимирович знал, что Климова ценила этого парня, считала его литературно одарённым и перспективным. Он спросил:
– И как, Олег, оценили вашу повесть ребята и руководитель?
Белов грустно улыбнулся, вспоминая:
– Коллеги, как всегда, от восторга до разведения руками. Много толковых, объективных замечаний было, это я люблю, для того и читаем друг другу свои опусы. Вот только нашего заглавного критика – Дубровина – на занятии не было, жаль. Уж он бы разобрал мою повесть по косточкам. Дотошный мужик, эрудированный. А Лариса Алексеевна очень меня похвалила. Сказала… – Олег замялся, застеснялся, что ли? – что я превзошёл её ожидания. Вообщем, даже почти не делала замечаний. А ведь она у нас такой требовательной была, графоманства в литературе не выносила. Один такой «поэт», приходивший к нам несколько раз на занятия, писал на неё даже жалобы в Союз писателей. Климова, мол, из личной зависти затирает таланты, а из реакционных чувств не даёт ходу его стихам, воспевающим нашу новую жизнь. Старый маразматик!
– И что, – спросил заинтересованно майор, – отреагировали на эту жалобу?
Парень иронически сморщил переносицу:
– Он