– Зато учителей уважают. Причем смолоду. К молодым девчонкам обращаются по имени-отчеству сразу, как они покидают педагогическое училище, совсем еще зелеными. В отличие от болтунов-писателей, которые всю жизнь обходятся без отчества, как дети.
Он вымученно улыбается. Видно, что опять задумался о своем. Искры погасли, малыш вспомнил.
– Мама, а почему Читатило выбрал Оксану?
– Она романтичная. Если обильно попудрить сладкой пыльцой, обсыпать конфетти, мишурой, золотыми монетами, то получится принцесса. Наверное, он так рассуждал. Он ведь готовил принцессу.
Сева странно смотрит на меня.
– А убивать зачем?
Вот это вопрос! Зачем Читатиле убивать принцессу, зачем вообще убивать? Много лет я мучаюсь в поисках ответа – и не нахожу. Что заставляет нормального человека материализовывать чужой бред? Ведь ее тошнит от насилия, эту верную ученицу безумца, она яснее всех прочих видит бессмысленность того, что совершает!
Зачем я убиваю?
Что за сила скрыта в проклятой книге? Или книга ни при чем?
– Если б знать, Севыч, если б знать, жизнь была бы иной.
– Как он мог украсть Оксану из запертой квартиры?
– Скорее всего, она его знала, потому и впустила. А все потому, что родители бросили ее одну.
– Вы меня не бросите?
Он дрожит. Прижимаю его к себе:
– Что ты, что ты…
Вдыхаю вкусный запах живого ребенка.
Два дня промелькнули, как платформа за окном разогнавшегося поезда. Закрываю глаза и вижу… Другой ребенок, внучка знаменитого дедушки – связанная, описавшаяся со страху, – кричит… как же она кричит… как кричит…
Убить взрослого я, наверное, не смогу. Особенно если тот понимает, что сейчас произойдет. В понимании все дело. Ужас, который испытывает перед смертью разумное существо, поистине вселенского размера. Легко представить себя на месте этого несчастного.
Вернее, совершенно невозможно представить…
Дети – другое дело. Им гораздо легче, их испуг мимолетен, как порыв зимнего ветра: обжег морозом, и все кончилось. Лишь бы не было больно, для них ведь самое главное, чтоб не больно.
Жаль, сегодня без мучений не обойтись, рецепт не оставляет места для маневра.
Девочке семь лет. Она в первом классе. Зовут Юлей.
– Замерзла? – спрашиваю.
Она крутит головой: дескать, нет, хотя всю колотит. Храбрится, маленькая… непонимание спасает детский рассудок.
– Сейчас согреешься, – обещаю ей.
Бульон, налитый в ванну, уже закипает. Я сунула туда три мощных кипятильника, хороших, еще советских. А до того, утром, варила курятину в пятнадцатилитровом баке, поставленном на все конфорки сразу, и баков таких понадобилось аж четыре, чтобы наполнить ванну до нужного уровня.
– Ну что, растяпа, – улыбаюсь я юной подружке, – ты всегда такая увлекающаяся?
Оставила ранец на пустыре. Играла-играла, потом все куда-то побежали, она со всеми. Я подняла забытую ею сумку и окликнула, она вернулась – так