Мне приходилось листать этот атлас. Я не медик. Сильное впечатление, честно скажу. Гигантского размера книги содержат порядка тысячи изображений в натуральную величину этих самых распилов. В трех направлениях. Некоторые (например, продольные) не поместились на плотном листе размером с полосу нынешних «Известий», и тогда использовался лист еще большего формата, складываемый под формат книги. Всего было отпечатано триста экземпляров атласа – крайне дорогостоящее издание финансировалось правительством. На экземпляре, хранящемся в РНБ, как теперь называют родную Публичку, экслибрис Императорской Эрмитажной иностранной библиотеки с указанием номера шкапа и полки. Нет сомнений, что тот же экземпляр первого тома, который я с трудом сумел разместить на столе, листал император Николай Павлович, лично дозволивший сей проект; представляю выражение его лица и пытаюсь мысленно соотнести со своим – любопытство… изумление… тихий ужас?..
Впечатление еще сильнее, когда знаешь обстоятельства появления атласа. В двух словах они таковы.
Однажды Николай Иванович Пирогов, прогуливаясь по Сенному рынку, увидел, как мясник расправляется с промерзшей свиной тушей. Была зима. Николая Ивановича осенило; некоторые биографы, впрочем, полагают, что оригинальная идея пришла Пирогову после долгих и долгих раздумий. Как бы там ни было, до сих пор анатомы резали теплые трупы (в том смысле теплые, в каком вообще допустимо говорить о теплоте мертвого тела). А с «разгерметизацией» тела под инструментом анатома, внутренности приобретали ложное положение, так что о взаимном расположении всевозможных органов хирурги до Пирогова судили довольно неточно. Надо пилить замороженных, решил Пирогов. И он приступил к делу. В Обуховской больнице для бедных в день умирало два-три человека. Посреди больничного сада находилась небольшая деревянная покойницкая, та самая; зимой в ней коченели трупы. Молодому профессору из Дерпта Николаю Пирогову, однажды поразившему медицинский Петербург, как гром среди ясного неба, уже случалось читать в одной из двух тесных комнат этого скорбного заведения лекции по анатомии – его шестинедельный курс на немецком прослушали тогдашние петербургские знаменитости, включая лейб-медика Арендта. Теперь Пирогов работал без лишних свидетелей. Пилил. По нескольку часов в день, иногда оставаясь на ночь. При свечах. (Зимой в Петербурге и днем темно.) В лютый мороз. Опасаясь одного: как бы не согрелся свежий распил до того, как на него будет положено стекло в мелкую клеточку и снят рисунок. Чем сильнее был мороз, тем лучше получалось у Пирогова. Распилов он осуществил многие и многие тысячи – в атлас попало лишь избранное. «Ледяной анатомией» называл это дело сам Пирогов. А еще он говорил о «ледяной скульптуре» – это когда твердеющей массой заливались полости, образованные в промерзлых трупах путем вырубания с помощью долота и молотка тех или иных органов. Не в теплой Германии и не в солнечной Италии, но только у нас в России могла