Что я видел. Эссе и памфлеты. Виктор Гюго

судьбу этой безобидной башни. Эти господа закричали, что данная башня напоминает только о феодальных временах, и за ее снос проголосовали единодушно. Более того, город предложил подрядчикам, которые взяли на себя исполнение этой задачи, сумму в несколько тысяч франков и сверх того материалы. Вот цена убийства, так как это настоящее убийство! Г-н Т. указал мне на объявление о продаже с торгов, напечатанное на желтой бумаге. Наверху огромными заглавными буквами было написано: «СНОС БАШНИ ЛЮДОВИКА ЗАМОРСКОГО». Публика предупреждается и т. д.

      Эта башня занимала пространство в несколько туазов⁹. Чтобы увеличить находящийся по соседству рынок, если в этом состояла поставленная задача, можно было пожертвовать частным домом, цена которого, быть может, не превосходила суммы, предложенной подрядчикам. Мне грустно говорить, что, к стыду жителей Лаона, их город обладал редким памятником, памятником королей второй династии; сегодня из них не осталось больше ни одного. Памятник Людовику IV был последним. После подобного акта вандализма, через несколько дней мы без удивления узнаем, что они разрушили свой прекрасный собор одиннадцатого века, чтобы построить рынок зерна».[19]

      Можно предвидеть немало серьезных размышлений перед лицом таких фактов.

      И прежде всего не великолепная ли это комедия? Вы представляете себе этих десять или двенадцать муниципальных советников, ставящих на обсуждение вопрос о великом разрушении башни Людовика Заморского? Вот они все, собравшиеся в круг и, вероятно, сидящие прямо на столе, скрестив по-турецки ноги в домашних туфлях без задника. Послушайте их. Речь идет об увеличении капустной грядки и о разрушении феодального памятника. Вот они вспоминают, что они читали в пятнадцать лет, когда сельский учитель из их деревни давал им «Constitutionnel»¹⁰, – этим ограничиваются их познания об истории отечества. Они устраивают складчину. Основания сыплются как из рога изобилия. Один обвиняет феодализм и настаивает на этом; другой ссылается на десятину; еще один – на барщину; следующий – на крепостных, которые колотили по воде во рву, чтобы заставить замолчать лягушек; пятый – на право первой ночи; шестой – на нескончаемых священников и дворян; следующий – на ужасы Варфоломеевской ночи; следующий, вероятно, адвокат, – на иезуитов; потом то, потом это, потом опять то и это; и все сказано, башня Людовика Заморского приговорена.

      Вы представляете себе, среди гротескного синедриона, положение этого бедного человека, единственного представителя науки, искусства, вкуса, истории? Заметили угнетенное положение этого парии? Вы слышите, как он отваживается произнести несколько робких слов в защиту досточтимого памятника? И вы видите, как на него надвигается гроза? Вот он сгибается под потоками брани. Вот его со всех сторон обзывают карлистом¹¹. Что на это ответить? С этим покончено. Дело сделано. Вопрос о сносе «памятника времен варварства» решен окончательно, за него проголосовали с воодушевлением, и вы слышите «ура» бравых муниципальных советников Лаона, приступом взявших башню Людовика