– Как враги… Ялань от Маковского скоро будет видно…
Или Москву.
Не дошёл ещё и до Петровой Слани, не прошёл и километра, замечает, лежит на обочине дороги что-то, припорошенное снегом. Рядом, на гребне отвала, вороны скучились, сидят.
– Как головёшки… разбросал кто.
Опасаясь приближающегося к ним путника – мало ли у того что на уме, – сорвались вороны с места, отлетели чуть и разместились тут же, подогнув ветви и осыпав с них радужно сверкающую изморозь, на раскидистой берёзе – оттуда зорко наблюдают. Как будто думают – молчат.
– Кто-то из шоферов фуфайку старую, – пар выпуская изо рта, вслух рассуждает Коля, – одеяло ли грязное и негодное выбросил из машины… Может, продукты там завёрнуты какие-то, остатки… если уж эти… – глянул на ворон. – Откуда-то ведь вот учуяли. Не из Ялани? Не из Маковского?.. Мои там каркали – тоже не близко… Их различи… Я, не темнело б это там, так и внимания не обратил, прошёл бы мимо… Вот, человек и птица, разница какая. То же – и зверь, и человек… У человека нюх, у них чутьё. Да и умом они нас крепче – столько вон глупостей, как мы, не делают, и сук не рубят под собой… Да пусть и я вот, представитель, меня возьми вот…
Чтобы поговорить, Коле не нужен собеседник. Он, когда нет напарника, и в шахматы играет сам с собой, даже без шахматной доски, – воображая. И в шашки. Мало того, и в волейбол. А на рыбалке он, когда один, вовсе становится словоохотливым. Хоть и один, не одинокий. С речкой, и с поплавком, и…
Мир же вокруг тебя – иди и… разговаривай.
Так рассуждал пока, продвинулся немало, хоть, как всегда, он и теперь идёт, не поторопится. И много он, Коля, только что за один раз и без перерыва, может быть, и впервые в своей жизни, слов произнёс – утомился; к тому же губы терпнут на морозе и начинают плохо подчиняться – как каучуковые, не родные.
Подходит. Смотрит.
Торбас лосиный, с войлочной подмёткой.
Пихнул ногой его – тот не простой, но есть в нём что-то, и тяжёлое, или сидит на чём-то, не свободный. Ногой же снег разгрёб. И видит:
Человек.
Ещё раз ткнул ногой и чувствует:
Твёрдый, как дерево. Замёрзший.
– Ох, ё-моё…
Это не шутки.
Едет со стороны Ялани лесовоз, гремит прицепом. Снежная пыль за ним вздымается, облаком в воздухе висит, не опускаясь.
Затормозил резко возле Коли, остановился.
Стекло водитель опустил, спрашивает:
– Тебе куда? В какую сторону?
– Да это… Тут вот… – сказал Коля. Едва рукой махнул, указывая.
– Чё там?!
– Хм…
Выпрыгнул из кабины водитель. Пружинистый, как на рессорах будто, а не на ногах, подвижный, резкий. В кожаной, мехом наружу, жилетке, в тёплых ватных стёганых штанах махорочного цвета и в толстом сером свитере с глухим, под самый подбородок, воротом. В унтах. Без шапки. Лет тридцати, уже с залысинами. Ел что-то – рот ладонью вытирает; не прожевал ещё – жуёт.
– Чё это? – спрашивает.
– Человек, –