Дважды о «Шуме времени» написал князь Дмитрий Святополк-Мирский – в парижских «Современных записках» и в брюссельском «Благонамеренном»: «Эти главы не автобиография, не мемуары, хотя они и отнесены к окружению автора. Скорее (если бы это так не пахло гимназией) их можно было бы назвать культурно-историческими картинами из эпохи разложения самодержавия. <…> Замечателен и стиль Мандельштама. Как требовал Пушкин, его проза живет одной мыслью. И то, чего наши “прости Господи, глуповатые” романисты не могут добиться, Мандельштам достигает одной энергией мысли. Очень образный, иногда даже неожиданный способ выражения (и не совсем, хотя и почти, свободный от косноязычия) свободен от нарочитости, изысканности и ненужности»83. Во втором отзыве Святополк-Мирский писал: «…Замечательная книга, стоящая вне господствующих течений. Это проза поэта. Но поэтического в ней только густая насыщенность каждого слова содержанием. Как Пастернак, Мандельштам совершенно свободен от ритмичности, риторичности и “импрессионизма”. “Шум времени” – книга воспоминаний, но не личных, а “культурно-исторических”. Мандельштам действительно слышит «шум времени» и чувствует и дает физиономию эпох <…> Традиция Мандельштама восходит к Герцену и Григорьеву (“Литературные скитальчества”); из современников только у Блока (как ни странно) есть что-то подобное местами в “Возмездии”. Эти главы должны стать, и несомненно станут, классическим образцом культурно-исторической прозы…»84
Также дважды – в берлинской газете «Руль» (9 декабря 1925 года) и в рижской «Сегодня» (23 апреля 1926 года) – откликнулся на «Шум времени» Юлий Айхенвальд. Вот цитата из более позднего – более ригористичного – отзыва в рижской газете: «Известный поэт Осип Мандельштам в своей недавно вышедшей книге “Шум времени” задается целью рассказать не свою личную биографию, а то, какие настроения характеризовали самый конец XIX и начало XX-го века в России. Но из воспоминаний автора видно, что ему не больше 34 лет от роду, – вспоминать как будто рано, и подлинный шум своего времени уловит ли тот, кто мало прожил и мало пережил?..
Ясно, что наш ранний, наш преждевременный мемуарист свои личные, ни для кого не обязательные восприятия принял за объективный центр эпохи…»85
Столь же критично настроен по отношению к Мандельштаму и Георгий Адамович. Восторги по поводу «Шума времени», по его мнению, уместны лишь применительно к «остроте мандельштамовской мысли», тогда как «мандельштамовский слог» вызывает «уныние и скуку»86.