В заведении матушки Бийль было светло от десятка толстых свечей, тепло от широкого камина, накурено хоть топор вешай. Хозяйка сама стояла за стойкой, протирая широкую кружку, а трубка торчала из уголка плотно сжатого рта. На широком диване расположились девушки, одетые весьма и весьма развязно. Ноги, оголённые по самые лодыжки, даже не обтянутые чулками, свободно распущенные волосы, корсеты, не прикрытые рубашками. Всё как всегда. Только лица меняются. Вейра приветственно кивнула им – некоторых она знала, некоторых видела впервые – и подошла к стойке, отпустила цепь и велела Мил:
– Ляг под стул и не двигайся.
– С каких это пор ты сюда приводишь животных? – буркнула матушка Бийль, жуя кончик трубки. – И вообще, какого конца ты припёрлась?
– И вам тоже доброго вечера, достопочтенная матушка, – улыбнулась Вейра, склонив голову набок. – Мне бы стаканчик тёмного эля и поговорить с Лирой.
– Ишь…
Матушка Бийль оглядела натёртую до блеска кружку на свет, достала из-под стойки пузатую бутыль размером чуть меньше её самой и плеснула щедро, с пеной, пахучего, тёмного, как мокрая почва, эля. Бухнула кружку по стойке перед Вейрой и, повернувшись, пару раз ударила кулаком в стенку:
– Лира! Выдь в зал!
Вейра спрятала усмешку в кружке, отхлебнув эль со вкусом солода и пряного хлеба. Десять лет она провела в этом заведении, и за десять лет матушка Бийль не постарела ни на йоту, не изменилась ни на крошку.
Зато Лира стала другой. Из кухни в зал выплыла настоящая вилья, правда, неподобающе одетая для знатной горожанки. Шапка светлых кудряшек давно исчезла, вместо волос на голове женщины сидел рыжий парик из крупных локонов, поднятых у висков и заколотых двумя крупными броскими шпильками. Напудренное по последней моде узкое лицо было бледным и усталым, а глаза горели нездоровым блеском. Лира давно болела, но знахарки не могли вылечить её. Однако в душе она осталась прежней.
– Кого я вижу! – грубовато, но с тёплыми нотками в голосе приветствовала она Вейру. – Моя маленькая шмакодявка! Решила всё же нас навестить, а я думала, ты стала заносчивой высокомерной госпожой, раз носа не кажешь!
– Лира…
Вейра вскочила с табурета, подбежала к старшей подруге и обняла её, пачкаясь в пудре.
– Ты уйдёшь и забудешь нас, никогда не вернёшься…
В словах Лиры сквозила горечь, и Вейра готова была расплакаться, но женщина вдруг рассмеялась и больно ткнула её острым кулачком в грудь:
– И правильно! Иди носом по ветру. Я знаю, что у тебя большое будущее! Сжигай мосты, не оглядывайся назад!
– Я никогда тебя не забуду, Лира… – всхлипнула Вейра, ломая пальцы.
– Дура! – растроганно склонила голову набок женщина. – Дура и козявка! Ну, иди ко мне, дубина упрямая…
В руках Лиры было уютно и тепло. Десять лет она была маленькой Вейре мамой, сестрой, подругой. А теперь пришло время расставаться. Но не навсегда же! Этого Вейра не выдержит…
–