Стены комнаты были усыпаны пулевыми отметинами. На выскобленном до желтизны дощатом полу валялись куски штукатурки, стреляные гильзы, в некоторых местах виднелись свежие пятна крови. Ферзь почему-то решил, что именно отсюда огрызался омеговский пулеметчик, стрельбу которого он слышал недавно. Справа от него стоял деревянный стеллаж с железными ящиками на полках, половина стены слева была занавешена красным полотнищем с шитой золотыми нитями подковой и словом ОМЕГА под ней. Ветерок, задувавший сквозь широкое окно с перекошенной от взрыва рамой, слабо колыхал изодранные осколками занавески. Их опаленные края лизали столешницу, на которую незнакомец положил ноги в кирзовых сапогах.
С непроницаемым лицом он листал толстую книгу в кожаном переплете, не обращая на Ферзя внимания. Словно того не было в комнате, словно вор – часть убранства, мебель, к которой незнакомец давно привык. Он был плечист. Резко очерченные скулы, орлиный нос, острый подбородок и широкий лоб говорили хозяину нищих кварталов о многом. Ферзь хорошо разбирался в людях и сразу понял: перед ним тот, кто владеет грамотой, умен, умеет терпеливо ждать, чтобы в нужный момент прогнуть ситуацию под себя; привык повелевать, отдавать указания, которые незамедлительно исполняют, и, как и предполагал вор, не мутант. Так кто же он? Одет в брезентовую куртку, какие носят старатели-нефтяники, штаны из плотной материи, прошитые кожаными вставками. В сложившийся образ не вписывалась ссадина на лбу, затянутая коричневой коркой спекшейся крови.
За спиной раздалось шарканье, стук, и через комнату, посмотрев на Ферзя светлыми глазами, проковылял долговязый пацан. Вместо одной ноги у него был протез. Стуча по полу концом блестящего штыря, приваренного к люминевой гильзе чуть ниже колена, он обошел стол и склонился к незнакомцу. Тот даже не оторвался от книги, пока долговязый оживленно шептал ему на ухо. Выслушав известие, кивнул и перевернул страницу. Пацан выпрямился и поковылял к выходу.
Лицо его Ферзю показалось смутно знакомым. Правильный овал, прямой нос, жесткие, темные, стоящие торчком волосы напомнили давнего кореша из Херсон-Града. Тот был искусным мошенником, вся его семья когда-то промышляла подставами на базаре Крыма. Вот только именно что когда-то. Связался тот с крабодианцами, фраернулся перед ними, что знает, как инкерманских гетманов вокруг пальца обвести, партию выработанного для небоходов чензира у них из-под носа выкрасть. Сектанты, недолго думая, сдали его Раде Инкермана вместе с семьей, чтобы проблем потом не было. Гетманы – люди на расправу скорые – лютой смерти предали корешка, его сыновей и женку, скормили катранам в пустыне. Все это Ферзь узнал от одного жулика, прибывшего караваном с юга. А ведь он виды на кореша имел, хотел в Москву к себе перетащить, дела проворачивать, в долю взять, но не успел.
Шаги за спиной стихли. Незнакомец продолжал листать книгу. Вор покачал распухшим языком расшатанные передние