Я наскоро перекусил, разрывая зубами мясо, прожевал хлеб и запил остатками вина. Еда придала сил… и злости. Вырваться отсюда – или умереть. Нет причин не верить Ладе – Чак, как и предупреждала моя сестра, предатель. Он как-то отделался от отряда Миры, улетел от кочевников на «Каботажнике» и прибыл в ущелье, чтобы доложить гетманам о нашем разговоре в кормовом отсеке термоплана, который каким-то образом подслушал. Теперь гетманы, как и кочевники, хотят узнать все о моей находке.
Что же такое я нашел под Крымом? Никаких воспоминаний – мое прошлое было пропастью без дна, и лишь редкие, смутные проблески оживляли ее мертвую тьму.
Я достал из-под койки нож, подступил к окну и взялся за второй прут.
Подъем вдоль борта летящего дирижабля оказался тяжелым делом. Приходилось вонзать нож в щель между деревянными планками обшивки, протискивать между ними пальцы, цепляться тупыми носками сандалий… Хорошо, что клинок из плавника легко резал древесину. Без этого ножа я бы точно не добрался до высокой ограды, закрывающей палубу дирижабля от ветра, да и с ним дважды едва не упал.
Хорошо, что ветер дул не порывами, а ровно и сильно, из-за этого легче было противостоять боковому давлению воздушного потока. Звезды светили ярко, в небе висела большая луна, похожая на перезревшую тыкву. Не знаю, сколько длился подъем, я потерял ход времени. Сверху доносилось только тарахтение дизеля, иногда луч носового прожектора шарил по склонам ущелья впереди. Кто-то из команды мог заглянуть в мою камеру сквозь дверное окошко, увидеть, что пленный пропал вместе с двумя оконными прутьями, и поднять тревогу. Но пока ничего такого не происходило, и дирижабль тихо плыл сквозь ночь.
Несмотря на холодный ветер, я добрался до палубы весь в поту. Руки тряслись, в ушах шумело. Сжав нож зубами, ухватился за верхний край ограждения и присел под ним, упираясь носками в лист брони.
Ни звука. Я осторожно выглянул. Прямо передо мной дрожал, изрыгая дым из трубы, железный горб дизельного двигателя. Ближе к носу стояли палубные надстройки, в окнах одной горел свет, на крыше ее у штурвала маячила фигура рулевого. Раздутая туша газовой емкости вверху напоминала огромную рыбу без плавников, два боковых баллона – как мягкие, немного сплюснутые снизу шары.
Я перелез через ограду и плашмя растянулся на палубе. В ушах звенело от напряжения, темные волны накатывали на меня, каждая следующая – больше предыдущей, из-за них путались мысли. Только не сейчас! Если накроет очередное воспоминание и я вырублюсь на краю палубы, кто-то из команды может