Фокин беззвучно хохотал, сидя в сухом и теплом салоне. Владимир злобно оглядел свою безнадежно испорченную белую рубашку и, рванув ее так, что посыпались пуговицы, швырнул в машину. Фокин бормотал сквозь смех:
– Да ладно тебе, Влад! Таньки грязи не боятся!
– Пожрать бы, – буркнул Свиридов, садясь обратно в салон.
– Да, не помешало бы.
Свиридов растер по коже воду и выговорил:
– Ну, не думал, что в нынешней России найдется место, где можно сидеть голодным, мокрым, злым, без ночлега…
– Без бабы, без выпивки, – в алфавитном порядке подсказал Фокин.
– …без бабы и без бани, это при том, что в кармане куча баксов, да и родные пиломатериалы, то есть дензнаки, имеются, – замысловато закончил Владимир.
Фокин лег на бок и заявил чуть заплетающимся языком:
– А по мне – так хорошо. Все эти гостиницы да бабы глупые, которые идиотский базар оттопыривают, а потом из-за них неприятности нарисовываются… надоело! Ты, знаешь ли, должен ощутить единение с природой. Понимаешь? Я, честно говоря, рад, что последний раз я видел автозаправочную точку на этой дороге – ну, километров пятьдесят назад! Едешь, и как будто нет вокруг никого, кроме тебя и леса… единение с природой, понимаешь?
– Афоня, на твою точку зрения можно встать только после литра водки.
– Погоди… кажется, еще кто-то едет. Влад, выйди, тормозни, тебе все равно терять нечего.
– Терять действительно нечего, – отозвался Свиридов, подозрительно косясь в сторону барсетки, где хранилась вся его наличность. – Только приобретать: простуду, простатит…
– Ладно, пойду сам тормозну, – прорычал Фокин.
Он вывалился на дорогу и, широко расставив руки, встал посреди нее, словно хотел обнять приближающуюся машину. При этом Афанасий пританцовывал и кричал «торррмози!». Его действия увенчались полным, хотя и сомнительным успехом. Полным – это потому, что машина, которую он нацеливался обнять, действительно притормозила и свернула на обочину к «Хонде», в которой уныло сидел мокрый Свиридов; сомнительным – поскольку машина оказалась патрульной, ДПС, и, по всей видимости, управлялась не совсем трезвым субъектом. Этот субъект, длинный мент в косо сидящей, как собака на заборе, фуражке, вышел из машины, а за ним, ежась, вышел второй, зябко передергивая плечами и прикладываясь к фляжке, в которой наверняка плескалась не минеральная вода.
Фокин развалил свое широкое лицо в длинной кривой улыбке и пожаловался на жизнь:
– Заглохли, лейтенант. Вот, понимаешь,