Жена Казарина сидела в коридоре, в том же домашнем халате, сцепив руки на колене и неотрывно глядя в одну точку на белой стене. Она оказалась довольно привлекательной особой, хотя и заметно подурневшей после обрушившегося на нее несчастья. Но, пожалуй, ее лицо все-таки больше портила привычная маска высокомерия, которая вообще характерна для посетителей нашей больницы. У нас не бывает «простых» пациентов. И наша «Скорая» не откликается, когда набирают 03. Если Казарина набирала наш номер телефона, значит, у нее имеются причины смотреть на мир несколько свысока. Это может быть высокая должность мужа, или мешок с золотом под кроватью, или какие-то тесные связи, которые тянутся высоко-высоко...
Но сейчас меня не интересовали причины чужого благополучия. Меня разбирало любопытство по поводу черной таблетки, которую Казарин держал во рту, когда нарвался на пулю. И я напрямик спросил об этом убитую горем женщину, представив дело так, будто без ответа на этот вопрос невозможно дальнейшее лечение.
Она взглянула на пластмассовый кружочек с полным равнодушием.
– Мой муж не принимал лекарства, – глухо ответила она. – Он был очень здоровым человеком. Энергичным. Он три раза в неделю посещал тренажерный зал. Голыми руками с ним было не справиться. Поэтому они застрелили его.
– Почему вы говорите – был? – возмутился я.
– А вы думаете, что он выберется? – с сомнением спросила женщина, устремляя на меня полный тоски взгляд.
– Всегда есть надежда, – осторожно заметил я, убирая неизвестный предмет в верхний карман пиджака. – А кто это – они? Ему кто-то угрожал?
– Ах, да ничего я не знаю! – раздраженно сказала Казарина. – Последние месяцы он был сам не свой. Все время на нервах. Он ничем со мной не делился. Но я знаю, что у него была масса врагов. В свое время он должен был занять место первого заместителя директора своей фирмы, но его подсидели, и с тех пор у него не было ни минуты покоя... – Она замолчала и, опустив голову, быстро вытерла глаза тыльной стороной кисти. – Если у вас больше нет вопросов, оставьте меня... Мне тяжело говорить!
Я ретировался. Вскоре диспетчер отправил нашу бригаду на очередной вызов, потом еще на один... Под утро мы полтора часа выводили из кардиогенного шока отставного генерала внутренних войск, и я начисто забыл о Казарине.
Отдежурив на «Скорой», я приступил к работе в своем реанимационном отделении, где опять занимался с несчастливым генералом и еще с одним пациентом, который поступил из терапии со внезапным желудочным кровотечением. К концу рабочего дня обоим стало немного лучше, и я счел это хорошим предзнаменованием.
Перед уходом я увидел в коридоре Тяжлова и вспомнил о ночном вызове.
– Иван Николаич! – окликнул я. – Минуточку! А где же прооперированный? Неужели минуя реанимацию?..
– Ты имеешь в виду этого... Казарина? – хмуро уточнил Тяжлов. – Он, брат, все миновал... Скончался прямо на столе, нарастающая гематома, вдавление