– Здравствуй, Володя! – услышал я ровный, пожалуй, слегка озабоченный голос Марины. – Твое задание я выполнила. Но мне не хотелось бы по телефону... Где мы встретимся?
– Вот черт! – сказал я, едва сдерживая ликование. – До двух я никак не могу уйти. Давай минут пятнадцать третьего у Пушкина, а? Кстати, у меня к тебе тоже есть нетелефонный разговор...
– Надеюсь, это не слишком личное? – со смешком поинтересовалась Марина.
– Сама решишь, – ответил я со вздохом.
– Хорошо, я буду, – сказала Марина. – Не очень задерживайся!
О том, чтобы задерживаться, не могло быть и речи. Едва дождавшись конца смены, я поспешил исчезнуть из больницы. Больше всего я опасался, что по пути меня перехватит следователь Рыбин или потерявший терпение Артем Николаевич, – кто их там знает, как велико их терпение, – но, слава богу, этого не случилось. Кстати, появление таких мыслей меня немного встревожило – что ни говори, а некий зародыш мании преследования поселился в моей душе. Я не отношу себя к категории невозмутимых, стойких натур – я достаточно импульсивен и, как большинство горожан, подвержен неврозам. Прямой контакт с государственной машиной мог основательно поколебать мое душевное равновесие.
Единственный, кто все-таки слегка задержал меня, была нянечка Любовь Михайловна. Это женщина лет сорока с небольшим, но выглядящая старше своих лет. Я знал, что она давно живет без мужа, со взрослой дочерью, что у нее неустроенная личная жизнь и вечная нехватка денег. Жаловаться на их нехватку и было ее любимым занятием.
Я прекрасно понимал, что этой женщине приходится нелегко, но все-таки ее вечно недовольное лицо вызывало во мне раздражение. Сейчас Любовь Михайловна шла мне навстречу с очень хмурым выражением лица.
– Уже уходите? – спросила она меня, как мне показалось, неприязненно.
– Да, смена закончилась. А вы?
– У меня еще дел полно. Крутишься, крутишься – толку никакого!
Я не стал вдаваться в эту тему и утешать Любовь Михайловну, а, быстро пробормотав что-то неразборчивое, удалился. У меня было слишком хорошее настроение, чтобы выслушивать брюзжание неудовлетворенной женщины.
Как ни торопился я на свидание, характер которого был недвусмысленно определен Мариной как не слишком личный, цветы по дороге я купил – это были три раскаленных докрасна тюльпана.
Марина ждала меня, сидя на скамейке сквера. Мои тюльпаны бросились ей в глаза издалека – она тут же поднялась и пошла навстречу. Лицо ее, обрамленное темно-каштановыми, коротко стриженными волосами, казалось немного утомленным. Карие глаза смотрели на меня с обычным выражением, в котором грусть и ожидание причудливо сочетались с беззлобной иронией.
– Привет! – сказала она, протягивая маленькую теплую ладонь. – Ты опять притащил