– Да все есть, не парься, присаживайся, – он пододвинул ему стул.
Устроились они за небольшим кухонным столом, здесь всегда было удобно и очень уютно. Ганс поставил на плиту чайник, залез в шкафчик, откуда выудил целый кулек печенья и какую-то садкую мазюкалку к нему.
Хозяин был на голову ниже Харриса, но намного крепче, короткая мощная шея, толстая серая кожа, могучие широкие плечи, сильные короткие ноги, настоящая боевая машина от природы, с идеально отточенными рефлексами. Он был лет на десять старше и, сколько себя помнил, работал охранником то на производстве, то на проходной завода, а сейчас он перебрался в охранники ночного клуба где-то в центре. А еще раньше он состоял в одной криминальной банде и даже поучаствовал в нескольких перестрелках при переделе сфер влияния, но самое главное – выжил. Как-то несколько лет назад в стране был экономический кризис, работы не было, зарплаты не платили, на такой почве бурно разросся криминал, но кризис миновал, дела в экономике наладились, а бывшие бандиты, кого не успели застрелить, стали бизнесменами, чиновниками и депутатами, и только мелкие бойцы, типа Ганса, остались не у дел, хотя, конечно, криминал не исчез, и те, кому не повезло заняться чем-нибудь более-менее законным, продолжили свою деятельность, только в гораздо меньших масштабах. Короче, багаж опыта за его спиной был огромен, поэтому Харрис слушал многочисленные истории и поучения Ганса всегда с широко открытым ртом, видимо, для лучшего восприятия.
– Че ты? Все на велах гоняешь со своими дружками? – спросил Ганс, высыпая печенье в большую глубокую тарелку.
– Да, гоняю. Люблю я, знаешь ли, это дело.
– Понимаю, это хорошо, только движухи ваши мне не нравятся, вы что не можете как-то мирно сосуществовать? Разве так необходима вся эта вражда и насилие в ваших тусовках?
– Слушай, так давно повелось, это закон жизни на улице, будь сильным и хотя бы старайся убедить всех, что ты еще и храбрый, не мы его писали, не нам и менять, – Харрис откинулся на спинку стула, как бы подчеркивая безаппеляционность этого заявления.
– Вот это ты зря, – покачал головой Ганс, – история знает достаточно примеров, когда вашу природную людскую агрессию направляли в мирное русло, где она существовала какое-то время, никому не причиняя вреда, пока туда не влезали политики и не гадили так, что все рушилось к чертям. Ты вообще знаешь, что человек, ставший политиком, ну или чиновником, автоматически перестает быть человеком и становится чем-то еще хуже? А что в известном нам мире может быть вообще хуже человека?
– Э-э-э! Чего это ты говоришь? У нас, в нашем обществе, считается, что стать человеком – это неимоверная честь и высшее достижение.
– Согласен, может быть, для вас это так. Но у некоторых других рас, населяющих Вселенную, мнение на этот счет немного другое, точнее, прямо противоположное. Вообще знаешь, откуда это берется?
– Что именно?
– Ну вот это культивируемое у вас превосходство человека