«Нет и нет, – размышляла Зося, – я просто не имею морального права отправить матушку Евгению в следственный изолятор. Не могла я так кардинально ошибаться в человеке. Я вот что сделаю: встречусь с ней и напрямую спрошу для каких нужд ей понадобились деньги благотворительного фонда. Факт мошенничества имеет место быть, так утверждают документы. Нужно ее выслушать и только после этого делать выводы».
Матушку Евгению Зося нашла в ее директорском кабинете, она сидела на стуле и напряженно всматривалась в дверь.
– Я ждала Вас, Зоя Николаевна, – сказала она вместо приветствия, – Когда мне сказали, что Вы приехали сюда и сейчас что-то разбираете с аудиторами, я предположила, что меня вот-вот вызовут к Вам для беседы. Время шло, но меня не вызывали и тогда я предположила, что Вы сами придете ко мне. И вот Вы пришли. Цель Вашего визита мне понятна, и я готова объяснить Вам свое поведение и некрасивые действия с деньгами. Да, бес попутал, крала деньги и зачисляла их на заработные карты мои и еще нескольких монашек, которым я доверяла. Они обналичивали эти деньги и в полной сумме мне отдавали. Вот они все, ни рубля не потратила на свои нужды.
– Не потратили? – удивилась Зося, – Тогда не поняла, в чем смысл хищений в особо крупном размере? Какие нужды Вы испытывали, что решились на мошенничество, а точнее на богохульство? Это Вам совершенно не свойственно! Зачем? Жду от вас конкретный и полный ответ, чтобы принять правильное решение.
– Да, отвечу, – матушка Евгения перекрестилась и платочком смахнула слезу со щеки, – монастырь наш в Лабении терпит нужду. Материальную нужду. Монахини и дети, которых мы приютили, живут впроголодь, носят ветхие одежды. Мы отказываем себе в любой покупке и рассуждаем таким образом: самое главное есть крыша над головой, а еду и другие блага Бог пошлет. А в пансионате мы питаемся