Я забыл, что кукла дана на время, и думал о ней, как будто она безраздельно моя – предстоящее объяснение казалось естественным для владельца. Я вошёл в квартиру, и бросился в спальню – кукла спала, и я мог беспрепятственно любоваться зрелищем первосортного механического бесстыдства, откровенного так, как не бывает откровенна живая плоть.
Я любовался раскинувшейся в постели куклой, и неопределённая похоть сменилась жаждой обладания, какое охватывает провинциального коллекционера в приличном музее. Я был готов для любовного употребления куклы – в исследовательских, разумеется, целях.
Я скинул одежду и лёг рядом с куклой – она шевельнулась во сне, и я увидел, как вздрогнули её преувеличенные ресницы. Я был уверен, что кукла ждала меня – перипетии первой пробы не могли оставить её безучастной.
Я провёл пальцами по кукольной ноге от колена вверх, и на коже куклы остался бледный розовый след, исчезнувший под моим взглядом с рассчитанной деликатностью.
Я хотел, чтобы кукла проснулась окончательно – мне не терпелось сказать ей ласковые слова, и вознаградить за ожидание преувеличенной нежностью.
Я полагал, что встроенная в игру роль наперсника в любовных делах, доставшаяся мне в довесок к коммерческому трюку г-на Монро, мне подходит – не будем забывать, что я героически справился с упрямой кукольной девственностью.
Кукла, подрагивая ресницами, принялась наблюдать за мной, и я надел маску опытного соблазнителя – оставалось лишь мысленно отрепетировать интонации. Я собирался начать со слов утешения, но вспомнил, что кукла проводила девственность равнодушно, и даже проявила нетерпение в ожидании третьей попытки дефлорационного подвига.
Я принялся вспоминать, как дело было в точности, и обнаружил заметные шероховатости – я припомнил испуг в момент, когда препятствие рухнуло, и я попал в капкан неизжитых вовремя страхов, и кукла, неискушённая в комедии человеческих страстей, вполне могла посчитать выражение моего лица неподходящим к случаю, и даже смешным.
Мысль, что я вовсе не был героем в глазах механической куклы, привела к упадку моей любовной прыти. Я отдёрнул руку от кукольного тела, и кукла распахнула глаза – мы уставились друг на друга, и я отвёл взгляд первым.
Кукла принялась разглядывать меня, и даже улеглась для удобства наблюдения на бок, подперев голову рукой, и её взгляд, путешествующий от моего лица вниз, произвёл на меня странное, пугающее впечатление, и в моем воображении блеснул прохладный хирургический скальпель, скользящий по коже жертвы с грацией проголодавшегося удава.
Губы куклы скривились, и я не сомневался, что усмешка предназначалась мне. Рука куклы потянулась к моему лицу, и я замер – похоже,