Нет, не мотоцикл.
Господи, неужели когда-нибудь я смогу реагировать на этот звук спокойно?…
Филипп потянулся, чувствуя, как растягиваются уставшие за ночь от бездействия мышцы, и позабытый было недавний порез тут же напомнил о себе уколом боли. Он перевернулся на бок, бросив косой взгляд на темные шторы, за которыми крылось распахнутое на ночь окно. В комнате было холодно, но МакГрегор, как настоящий шотландец, предпочитал прохладу духоте.
Он всегда чувствовал время, и сейчас внутренние циркадные ритмы утверждали, что за окном уже утро – пусть осеннее и темное. Филипп провел рукой по тумбочке, практически сразу нащупав телефон, и засветил экран, проверяя накопившиеся за время его сна сообщения. Вайлахер и Ферле значились в непринятых вызовах; Вальтер, старый друг, на попечение которого была оставлена Мара, оставил лишь краткое «перезвони, как сможешь». Филипп, слегка нахмурившись, набрал его номер, но услышал в ответ лишь долгие гудки.
Ну да, глупо было бы надеяться, что Вальтер вдруг стал ранней пташкой.
Перезванивать Ферле и Вайлахеру не было никакого желания, гораздо проще было дойти до выставочного комплекса и спросить у обоих вживую, какого дьявола им приспичило звонить ночью.
Бросив телефон на кровать, Филипп занялся необходимой и привычной утренней рутиной. Комплекс упражнений, душ, план на день. Он не сделал себе скидки на недавнюю рану, с мрачным упорством заставив себя не обращать внимания на боль. Порез был неглубоким, но им все равно следовало заняться, пусть и немного позже.
Физическая активность никогда не мешала думать, и к концу серии упражнений МакГрегор уже мысленно наметил основные приоритеты дня.
Он знал, что упорно избегает одного навязчивого, но опасного вопроса и злился на себя за то, что не может принять решения.
Покосившись на руку, Филипп увидел, что рана вновь начала кровоточить, но не испытал ничего, кроме досады.
Так мне и надо – за неосторожность. За то, что не успел. В следующий раз буду лучше.
Он не стал стирать кровь; осторожно стянул через голову майку, стараясь не запачкать ее – и все равно запятнав алым. Негромко выругавшись, МакГрегор избавился от прочей одежды и рывком распахнул дверь душа.
Вода поначалу была ледяной, но Филипп привык испытывать пределы – как окружающих, так и свои собственные – и заставил себя не обращать внимания на холод.
Человек способен на все, нужно лишь задать правильный вектор.
Он прибавил температуру лишь тогда, когда ощущения притупились, сменившись практически равнодушием, и тело с благодарностью отозвалось на поблажку, отпуская напряжение из мышц.
Горячая вода расслабляла – и именно поэтому Филипп не стал задерживаться в душе. Он никогда не видел смысла в том, чтобы лишний раз потакать себе; всегда был ориентирован на цель – порой в ущерб процессу, пусть отец и не раз сочувственно качал головой, с досадой проходясь по этой его черте.
«Ты слишком строг к себе, мальчик мой. Поверь, мир не рухнет, если ты будешь хоть немножко себя жалеть».
Филипп