Как понял Фрол, они пойдут в обратную сторону пешком. А понял он это после того, как они вышли на улицу и не увидели машины. Холодец уже куда-то уехал. Похоже, это было известно Екатерине Дмитриевне, она взяла в одну руку сумочку, в другую – небольшую коробочку с «колесами» и пошла в своем белом халатике, цокая бедными туфельками по асфальту. Туфельки бедные, потому как выдерживать сотню килограммов дамских прелестей не каждая обувь в состоянии, нужна прочная, хорошо выделанная.
Валетов в обеих руках тоже тащил какую-то поклажу с медбарахлом, не особо разбирая, чего несет. Но, к его радости, ноша была нетяжелой, и ему представилась масса времени на разглядывание колыхающегося стана сестрицы.
Обливаясь, но не потом, а слюной, он кое-как дошел до медсанчасти, свалил коробки и осоловелыми глазами поглядел на Лизу – как он ее стал называть про себя.
– Спасибо, – пропела медсестра, – можете идти.
«Куда же это я теперь пойду, – подумал он, – без пропуска? Мне ж по поселку надо пройти, чтобы до стройки добраться». Никто, ни Резинкин, ни Простаков, не решались покинуть стройплощадку ни днем ни ночью, потому что можно было запросто нарваться на патруль, а потом объясняй, кто они такие и что здесь делают. Пока с губы заберут, там уже говна нахлебаешься. Пропуска были у дембелей, а они ему бумаг не одалживали.
– Мне вернуться надо, – мялся Фрол у двери, – вы бы мне какую-нибудь бумажку выписали, чтобы я спокойно дошел до места.
Медсестра задумалась.
– Вообще-то, моя бумажка для патруля – филькина грамота. Сейчас. – Она на каком-то бланке написала, что он направляется в аптеку, шлепнула штампик, свернула листочек и отдала его Валетову.
– Надеюсь, что этого окажется достаточно. Все-таки я тоже как-никак человек военный, целый прапорщик.
– Да, да, – сухо отвечал Валетов, стоя перед женщиной, которой бы он с удовольствием… эх! Наконец он промямлил: – Спасибо, до свидания. – И вывалился за дверь.
Добрался до места без приключений. Народ продолжал дрыхнуть, несмотря на то что дело шло к вечеру.
«Что же они ночью тут будут делать? Вот пусть сами и охраняют эти кирпичи долбаные», – размышлял Фрол, заваливаясь на свой топчан.
Первым, около шести вечера, открыл глаза Ануфриев. Тут же растолкал своего кореша, и вдвоем они начали куда-то собираться. Остальные дремали наполовину и теперь поотколупывали глазенки и стали разглядывать вставших старослужащих.
Увидев, что молодежь интересуется их сборами, Ануфриев просветил, застегивая китель:
– Мы