Внезапно снаружи раздался грохот падающего ведра, звук борьбы и крик:
– Ах ты, скотина!
Рэй! Он нашел меня!
Снова борьба, хрип, ругань и, наконец, все затихло. Я уткнулась лбом в деревянный пол и чуть не зарыдала от облегчения.
***
– Рэй! – промычала сквозь кляп, и снова гроза погасила мой сдавленный голос. Да что ты будешь делать! – Рэй!
Бесполезно. Не докричишься. Ладно, сейчас сам появится и в очередной раз спасет несчастную попаданку.
Однако время шло, а в дом так никто и не входил.
Сначала я думала, что он занимается похитителем: связывает, прячет где-нибудь в кустах вялое тело. Затем всполошилась – а вдруг это его связывают? А потом… потом я услышала странный звук, очень похожий на жадное чавканье голодного животного.
– Р… – чуть не закричала, но в последний момент осеклась.
Внутренний голос настойчиво твердил: молчи, дура, молчи.
Меня затрясло, забило крупной дрожью, по спине липкими щупальцами прошелся ужас. Глубинный, пробирающий до самых костей, такой, что хочется забыть обо всем и бежать сломя голову, не разбирая дороги.
В чувство меня привел очередной раскат грома. Треснуло над самым домишкой, так что окна затряслись.
Я вздрогнула, выныривая из паники, зажмурилась крепко-крепко, собирая воедино остатки здравого смысла и самообладания. Нельзя сдаваться. Никак нельзя.
Переводя запуганный взгляд то на дверь, то на ножницы, принялась снова пилить веревки. От усердия на лбу выступил пот. Дышать едва получалось, сердце трепетало так, что его бой сливался в сплошной гул.
Когда с легким щелчком треснуло последнее волокно веревки, у меня из глаз покатились слезы облегчения. Несколькими осторожными движениями я размяла затекшие запястья, восстанавливая потерянную чувствительность. Сорвала кляп, облизала саднящие губы и тихо выдохнула, сдерживая всхлип.
Оставалась веревка, стягивающая ноги. Я, наконец, могла до нее дотянуться и попробовать развязать, но, увы, и на ней был такой узел, что пальцы обломаешь, пытаясь распутать. Тогда я взяла ножницы, с трудом приноровила их к плотно затянутым путам и со всей мочи нажала на тугие ручки.
Раздался металлический скрежет. Настолько громкий и пронзительный, что чавканье на улице затихло.
Мамочка моя…
Я начала истерично дергать надрезанную веревку, а на крыльце уже раздавались неровные шаркающие шаги.
Руки тряслись все сильнее, в ушах нарастал шум. Казалось, еще мгновение – и я просто свалюсь на пол в глубоком обмороке или начну смеяться, как сумасшедшая. Эта ночь точно добавит мне много седых волос… если я ее переживу.
А-а-а-а, давай же! Давай!
Я билась, как бешенная, царапала, не жалея ногтей, и веревка поддавалась, но очень медленно, а на пороге уже маячила страшная тень.
Когда в избушку боком протиснулся человек, я замерла, уставившись на него во все глаза. Вернее, на нее.
Это была