Скамейка. Владимир Губский

сюда же и вернулся он по демобилизации в двадцать третьем. Спустя два года он женился, привёз из соседней Солянки свою Дарью, а ещё через год у них родился первенец – Валерка.

      Каждую осень в вечерних сумерках кружили над рукотворным хуторским прудом стаи перелётных птиц, выбирая для ночёвки место в густых кронах раскидистых вётел, стоявших у воды, и в камышовых зарослях соседних лиманов. Дурманящий запах жжёного кизяка, исходящий от домашних очагов, расползался по пологим берегам и висел над водой сизым прозрачным облаком. Протянувшаяся до горизонта тёмная равнина степи до утра замирала.

      В один из таких вечеров постучался в хату неизвестный прохожий. Откуда он шёл и куда направлялся, Василий не спрашивал – прохожий был так слаб, что едва волочил ноги. Вид его был жалок. Из-под бровей смотрели серые измождённые глаза, впалые щёки покрывала густая щетина. Усталый и голодный странник нуждался в тепле и крыше над головой, чтобы восстановить свои истраченные силы.

      Постояльцу отвели место в тёплых сенях. Он попросил воды и хлеба, но, сделав лишь несколько глотков и не успев доесть данный ему ломоть хлеба, не раздеваясь, повалился в сено и сразу уснул. Спал он сутки, иногда вздрагивая, что-то бормотал во сне, как будто разговаривал с кем-то, но слова его были неразборчивы и больше походили на тихий стон. На другой день к вечеру он очнулся и вышел во двор. Увидав, что постоялец ожил, Дарья вынесла ему кринку свежего, парного молока. Прохожий принял её и стал жадно пить, не замечая, как две тонкие струйки потекли по усам на одежду.

      Ещё два дня он пробыл в хате, большую часть времени молча сидел у окна, смотрел в голую, безжизненную, холодную степь и о чём-то обречённо думал. Иногда выходил во двор, садился на завалинку и, подставив скупому осеннему солнцу своё исхудавшее лицо, закрывал глаза. И было непонятно: спит ли он, или продолжает о чём-то думать.

      Когда семья Василия собиралась обедать или ужинать, Дарья звала постояльца к столу, но он всякий раз отказывался и ел отдельно у печки, смущённо одаривая хозяйку добрыми словами за хлеб-соль. Шестилетний Валерка с интересом разглядывал незнакомца, но только издали, не решаясь подходить к нему близко.