– «Жил Александр-р Герцевич… еврейский музыкант… в-в-в… он Шуберта наверчивал, как чистый бриллиант», – бормотал Афанасий Фокин, перелезая через отчаянно качающийся и пригибающийся к земле деревянный забор, которым была обнесена строительная площадка недостроенного дома. Этот забор весьма напоминал долговязого человека – такой же нескладный. Его прочность явно не соответствовала почти трехметровой высоте.
Забор зубовно стонал и натужно скрипел под массивной тушей Афанасия Сергеевича, но все-таки не падал.
Но вот когда Фокин забрался на самый его верх, всем своим видом напоминая композицию «собака на заборе», и с силой оттолкнулся от забора ногами, – несчастное ограждение не сдюжило.
Целый его пролет выворотился и, ломая стойки, рухнул на землю, а Афанасий, которого огрело-таки обломком доски по широченной спине, невольно присел от удара и головокружительно выругался.
– Бля… понастроили тут чудеса мусорной архитектуры… – пробормотал он. – Какие-то бревна падают… этих строителей надо было послать в Грозный укрепления строить: ни один чеченец не прошел бы… свалился от восторга.
Бесспорно, Фокин перелез бы через забор таким образом, что он и не скрипнул – физическая подготовка и координация движений вполне позволили бы, – но сегодня он несколько перебрал со спиртными напитками. Кроме того, настоятельная потребность выиграть заключенное буквально полчаса назад пари… впрочем, об этом несколько позже.
Фокин тяжело перешагнул через вздыбившийся обломок рельса, невесть кем и неизвестно зачем заплавленный в а la «коровья лепешка» толстый кусок грязного асфальта, и направился к темной громаде недостроенного дома.
Он довольно быстро забрался на самый верхний этаж дома, где были аккуратно сложены стопки красного и белого кирпича, и, почти вслепую отыскав какую-то здоровенную, перемазанную в полузасохшем бетоне бочку, начал швырять в нее кирпичи. Это заняло не так уж мало времени, потому как после каждой стопки препровожденных в бочку кирпичей Афанасий Сергеевич вынимал ополовиненную бутылку водки и любовно к ней прикладывался, напевая под нос что-то наподобие: «Ну я ж пил из горлышку, с устатку и не евши… шо ж вы хотите…»
Набросав кирпичей, он привязал к бочке веревку и, перекинув ее через блок, быстро спустился по этой веревке обратно на грешную землю.
Если бы только видели его в этот момент прихожане Воздвиженского собора, в котором он вот уже два года – по какому-то совершенно невероятному, до хруста костей, выверту судьбы – обретался в сане священника со звучным именем отец Велимир!
Доверие, и без того подорванное бесчисленными появлениями Фокина на литургии в нетрезвом виде и мастерскими совращениями нескольких прихожанок с последующим образумлением их ревнивых мужей, – это доверие паствы и вовсе достигло бы критической нулевой отметки, увидь она, как и каким замысловатым образом ее духовный наставник вдохновенно ворует кирпичи со стройки.
Фокин