– Зашла познако-ко-ко-миться… будем нако-ко-коротке, если что надо, не стесняйтесь…
И причмокнула жирнокраснопомадными губами. Наверное, работает продавщицей в «Цветах» или галантерее: бант накрепко припечатан степлером к фольге, а цветная фольга замотана так мастерски, что не развернёшь, только разорвать. Валентин поддел фольгу когтем, распорол. На тарелке лежал пирог. Валентин принюхался – картофельный.
И эта соседка вегетарианка! Хорошо, любишь ты морковку и капусту, хрусти, как крольчиха, никто тебе не мешаешь. Но если хочешь подмазаться к мужчине, купи ему кусок мяса… Небось, возилась с этой запеканкой весь вечер, а мясо – его и готовить не нужно, кинул кусок на огненную сковородку и тут же снял. Валентин облизнул губы.
А потом жалуются, что их котики-собачки куда-то подевались. Сами виноваты!
Валентин поковырял запеканку, съел кусок, вздохнул. Сходить бы за мясом, но погода такая, что не разгуляешься. Ветреный ливень.
Ладно, утром можно пораньше встать и по пути на работу забежать в мясной. Взять пару стейков, тут же проглотить… пока продавщица будет изумляться, раззявив рот и выпучив глаза… и побежать дальше, в метро… до обеда хватит.
Валентин лежал на кровати, ворочался и вздыхал.
Это была четвёртая, нет, пятая съёмная комната в этом городе. И везде – соседки. Холостячки, вдовушки, разведёнки. Завидев Валентина, тут же начинали стряпать. Подкормить, потом попросить помочь розетку-гвоздь-карниз прикрутить-прибить. Пожаловаться на нелёгкую женскую долю, посмотреть в глаза, погладить по руке…
Валентин терпел, терпел, но когда доходило до поглаживания, съезжал с квартиры.
И хоть бы раз комнату сдавал мужик. Нет, всё бабы-бабёнки-бабищи. Не успел снять, ключ получить, привезти вещи… и даже не распаковать их… уже стучат в дверь, пироги-тортики несут, знакомиться хотят. Потом гвоздь-розетка-карниз, и цап за руку…
Валентин наловчился собирать свои вещи за полчаса. Вещей всего три коробки. Сложить в коробки вещи и вызвать такси. И быстрее, быстрее, пока соседка не взломала дверь и не набросилась на него, не повалила на кровать, прижав телесами так, что и не рыпнешься, не выскользнешь, не укусишь, не зашипишь. И будешь ты картофельным пирогом, который дебелая соседушка примется мять, щипать и отщипывать, кусок за куском…
Валентин ворочался на диване, вздыхал, смотрел на окно, в которое колотил ливень. Отчего-то вспомнил маменьку, как провожала его в армию. Вокзал, поезд, проливной дождь. Стайка новобранцев. И он в этой стайке. И вдруг услышал мамин голос:
– Валя, Валюшка!
Мама бежала под дождём. Кинулась к нему и давай гладить по голове, по плечам:
– Сынок, бить тебя будут! Терпи! Перетерпишь, отстанут.
На лице мамы слёзы вперемешку с дождем.
Маменька этими своими отчаянными возгласами удружила ему. В учебке его пару дней дразнили Валюшкой. Собрались бить – в туалете. Терпеть и покорствовать Валентин не стал. Отлупил обидчиков так, что те отступили, заткнулись и долго соображали, привиделось ли,