Первой повозкой управлял Михаил Степанович, за ним следовали телега под управлением Ивана и далее ещё около десятка телег. Жители посёлка везли в сожжённый город одежду, утварь и продукты питания.
– Боже ж ты мой! – сокрушались въехавшие в пригород люди, спрашивая у редких прохожих, куда доставить гуманитарный груз, но те разводили руками. Обоз катил дальше.
Чем ближе приближалась колонна телег к центру пожарища, тем больше встречалось людей бредущих по улицам с тоскливым взглядом в глазах и с опущенным лицом. В воздухе летал серый пепел и, проникая в лёгкие, вызывал кашель и горечь в горле.
Пожарные команды тушили тлеющие угли и, разбирая завалы, вытаскивали из них обгоревшие трупы людей, им помогали все, кто мог держаться на ногах и даже дети. В пепелище некоторых домов копошились крепкие мужики лютого вида, их поспешные движения явно указывали на то, что это не хозяева сгоревших домов, а мародёры, выискивающие в пожарище ценности и предметы, которые можно было продать.
Подъехав к торговому дому Полякова (сегодня это магазин «Красный»), частично пострадавшему от огня, Михаил Степанович подозвал к себе стоящего на обочине мальчика и спросил его: «Почему этот дом, – кивнув в его сторону, пострадал, а дом напротив остался невредим?»
– А его, дяденька, поливали холодной водой, а потом вода кончилась, вот он и подгорел, а так-то оно ничего, внутри у него ничего не сгорело, а дом купца Кашина отстаивали всем миром.
– За что же ему такая благодать? – удивился Михаил Степанович.
– А он, дяденька, когда огонь подобрался к его дому, всех слёзно умолял, чтобы спасли его. Обещал всех озолотить. Во всеуслышание говорил: «Родимые! Не отступайте, с нами крестная сила! Лейте воду, тушите искры, я в долгу не останусь. Озолочу каждого, ежели дом не сгорит!» – вот народ и спасал его стены и крышу войлоком и мешковиной смоченной водой.
– Вон оно что! – хмыкнул Михаил Степанович. – И как… озолотил?
– Как бы ни так, держи карман шире! – хмыкнул малец. – Люди пожглись и волдырей заработали, а дядька Фёдор с третьей Луговой даже с крыши упал и переломался, а он их всех сейчас, вон видишь толпа, – кивнув в сторону дома Кашина, – золотит. Выдаёт по десятку сырых яиц, говорит, что так лучше заживляются ожоги.
– Ну, дела! Вот тебе и богатеи, – сплюнув в сторону дома Кашина, выругался Михаил Степанович и направил лошадь к городской управе.
Вечером, по возвращении домой, Михаил Степанович с сыновьями рассказывал жене:
– Долго кружили по городу, пока нашли место сбора товара. Народ у нас всё-таки добрый, сочувствующий чужому горю. Разгрузились на Демидовской площади, хотели на Соборной, только там уже погорельцы палатки развернули, места свободного не оказалось.