А еще в этой истории мне причудливо виделся я сам. Но об этом как-нибудь потом.
Глава 2
Хорошо возвращаться из командировки поздно ночью. Приезжаешь – все спят. Встаешь утром – уже никого. Но не всегда так удачно совпадает. Вот как сейчас. Какие-то звуки за стеной. Ясно, сынок смотрит телек. Порнушку или ужастик. Значит, утром не пойдет в школу. Конечно, можно зайти к нему сейчас, выключить телек и забрать пульт. Но чего добьюсь? Детеныш только обозлится.
Хочется спать, но еще больше тянет отличиться. Приехав ночью, утром положить редактору на стол готовый очерк – есть в этом не такой уж постыдный шик. Хотя о чем я? На самом деле – это вызов себе. А слабо накатать с колес?
Сажусь за машинку – не пишется. Пытаюсь уснуть – никак. Глотаю таблетки валерианы – никак. Пытаюсь снова писать – не идет текст. Что ж не дает покоя? Вспоминаю: мама дорогая, у меня ж участок возле дома не метён!
Спускаюсь в подвал за метлой. Семь лет назад я поначалу стеснялся дворницкой работы. Потом привык и даже обнаружил плюсы. Когда метешь, хорошо думается. А у меня тогда был не один, а два участка. Значит, в два раза лучше думалось. Два участка летом – это примерно два часа работы, если умеешь мести. Зимой – в два-три раза дольше.
Шуршу метлой среди тихой ночи, потом принимаю душ и сажусь за машинку. И – будто кто-то диктует в уши. Через пару-тройку часов очерк о семейном убийстве готов. Конечно, не мешало бы дать ему отлежаться, а потом пошлифовать. Но утром, повторяю, надо сдать. Очередному номеру нужен «гвоздь».
Только вот заголовок никак не приходит в голову. Вспоминаю слова Христа: «Да минует меня чаша сия». Так и называю очерк – «Смертная чаша»?
В десять утра меня будит интересный сон. Будто я холостой, и даже ни разу не был женат. До вечера бы смотрел. Но – пора вставать.
Проснулся – улыбнись: сегодня первый день остатка твоей жизни. Так вроде бы гласила надпись в спальне китайского императора. Похоже, какой-то веселый историк придумал. Но улыбаться мне некому. Сплю обычно один – в кабинете, где читаю, обдумываю материалы, готовлюсь писать, ну и пишу, наконец. Сначала это было просто удобно, потом вошло в привычку. А привычка, как известно, болезнь неизлечимая.
Прислушиваюсь: не слышно ни звука, но кожей чувствую, за стенкой кто-то есть. Встаю, заглядываю в «детскую». Денис поправляет шарф на шее и демонстративно кашляет. Кашель здорового человека, точнее, опытного симулянта.
Для меня ужасно ничего не делать. Для детеныша ужасно что-то делать. Не хочу думать, во что это выльется. Пытаюсь только понять, откуда это у него? Какие мысли обычно приходят в таких случаях? Конечно, о наследственности.
На кухне – кастрюля со слипшимися макаронами. Не успела женушка сполоснуть холодной водой в дуршлаге. Кто-то оторвал от готовки. К макаронам у меня особая ненависть. Это только итальянки как-то умудряются лопать их каждый божий день и при этом не особенно толстеть.
Бутерброд с маслом и сыром смотрится гораздо аппетитней. Но не зря говорят,