За неспокойное время войн меня лишь несколько раз ранили, но подстрелили в мирное время, когда я шел на работу. Это были коммунистические террористы, красные бригады. Двое открыли пальбу по моим ногам и я подумал, если умирать, то стоя и вцепился в ограду. Возможно, если бы я бросился на пол, они прострели бы мне голову. Но я их простил, за ними стояли люди и сознания их были отуманены идеями. И как мне всё это знакомо; я сам гоним идеалами и как разбойника меня привлекали нападения, и передал этот дух авантюры наследникам. Но я ни разу не усомнился ни в своём характере, ни в действиях: цена успеха – в неуспехе. Если критиковал власть – знал, что придётся заплатить. Когда начала править правая партия, я ушел из журнализма, не потому что я – левый, просто из-за отвратительных правых политиков.
Признаться, Милан мне опостылел с напыщенными буржуйскими петухами. Я решил вернуться к истокам, моему старому доброму черному петуху, символу Кьянти. Я не пью, не нравится мне терять контроль над мыслями, но погружение в спокойствие после сумбура редакции – уникальная возможность для написания историй. Я не состою в браке, моя жена – пресса. А теперь, любезный тёзка, расскажите и вы про себя, с чем пришли?»
Фортунато улыбнулся: «Вы настолько заражаете энтузиазмом, что я увлёкся. Я – инспектор полиции и заинтересован, почему ваше имя было указано на карте Таро номер десять, найденой при теле подростка, растерзанного двадцатью двумя ножевыми ранениями?»
Журналист какое-то время пристально и бесстрастно сверлил глазами Фортунато, его выцветшие светлоголубые роговицы отпугивали. Инспектор ощутил, что его собеседник, также как и он, повидал немало ужасов в жизни. Документируя смерть, к ней привыкнуть несложно. Как вынести войну, если не поступиться состраданием. Фортунато всё же отличался, он не был пассивным наблюдателем, учавствовал в правосудии, и как бы пафосно это не звучало, добивался торжества справедливости.
Ему вдруг на ум пришли слова о покупке девочки в Африке. Если первый сентиментальный опыт основывался на деньгах и насилии, немудрено, что сидящий перед ним гений пера, погорел в личной жизни. Писатель, после затянувшегося молчания, ответил: «Когда я завязал с политикой, я начал рубрику, посвящённую черной хронике. Помню, что схожее убийство случилось здесь в Греве-ин-Кьянти. Около восьми лет назад, странно что вы не помните о нашумевшем деле Сеятеля.»
Фортунато вздрогнул: «Меня в то время в Тоскане не было. Я из региона Марке. Я распоряжусь, чтобы подготовили