1
Иногда я задаюсь вопросом: имена ли предопределили наши судьбы или же наоборот? Нора и Зейди: коралл и жемчужина. И то и другое драгоценно для нашего народа, и то и другое достаточно хорошо, чтобы украшать шеи королев. Однако жемчужина ценится за свой блеск, свою форму, свою безупречность, а с кораллом дела обстоят иначе. Он растет, разветвляясь. В естественном виде его совсем нельзя назвать красивым.
И все же мы с Зейди родились равными по красоте, изяществу и сообразительности. Мы были, по мнению старейшин, милейшими среди всех малышей, когда-либо рожденных в Варинии. Мама гордо катала нас в семейной деревянной лодке, где мы с Зейди провели бо́льшую часть своего детства. Она надевала на нас широкополые шляпы, чтобы избежать солнечных ожогов на нашей оливковой коже; она заставляла отца шлифовать острые края нашей мебели; ни единый темный волосок с наших голов не был принесен в жертву ножницам. Каждый вечер она осматривала наши ссадины или царапины, а затем отчитывала нас, чтобы мы были осторожнее, пока втирала масла и целебные мази.
В конечном счете варинийки были одарены столь же богатым разнообразием волос, каким было разнообразие рыб в наших водах: от прямых до кудрявых, от цвета льна до цвета эбенового дерева. А наша кожа была гладкой и здоровой при любом оттенке от золотистого до цвета обожженной меди, красота в нашей деревне была возведена в культ. Черты лица девушки должны быть симметричными и с правильными пропорциями, кожа – сияющей, взгляд – лучистым, пытливым, но ни в коем случае не слишком прямым. Ее внешность всегда должна быть безупречной независимо от времени и места. Чтобы поистине выделиться на фоне остальных, девушка должна быть не иначе как совершенством. Ведь в Варинии быть красавицей являлось не просто удачей. Раз в поколение определялось, кто из нас станет принцессой.
– Нора! – завопила Зейди, оттаскивая меня от края лодки, где я балансировала на одной ноге. – О чем ты только думаешь? Нельзя допустить, чтобы ты сейчас поранилась.
Я почесала голову, которую саднило от того, что мама слишком туго заплела мне волосы в качестве наказания за то, что вчера я забыла свою шляпу. Она вечно переживала из-за того, что солнце сделает наши шелковистые волосы ломкими или – не дай бог – проявит веснушки, но сейчас сердитое урчание моего пустого живота было достаточно громким, чтобы заглушить пронзительный голос мамы в моей голове. Мы часами выискивали устриц, но безрезультатно. Зейди, неизменно послушная дочь, оттолкнула мою руку.
– Пожалуйста, ради мамы, веди себя как полагается. Ты же знаешь, как она переживает насчет церемонии.
Церемония. А когда мама не волновалась об этом? Сколько безоблачных дней, проведенных в тени нашего бревенчатого домика на сваях, сколько упущенных возможностей понырять за жемчугом из-за того, что на море сильно бушевали волны… Этим я обязана церемонии и маминой одержимости.
– Наше королевство безгранично, – любил повторять отец, стоя на узком балконе, закрывая рукой глаза от солнца и охватывая взглядом горизонт. Возможно, для него это было правдой, но наша жизнь служила постоянным напоминанием о том, что однажды наследный принц Иларии достигнет брачного возраста. И как было в течение нескольких сотен лет, так и сейчас старейшины в конечном счете выберут ему в невесты самую прекрасную девушку Варинии. Последняя девушка покинула нас двадцать лет назад, когда нынешний король был еще принцем, а стайки рыб – намного плотнее. Но мама уверила нас, что она и наполовину не обладала такой красотой, как Зейди и я. До случившегося она поддразнивала старейшин, что им придется отправить принцу нас обеих и позволить ему самому выбирать, поскольку мы были столь же неотличимы, как серебристые рыбки-перышки.
Сейчас, конечно, было понятно, кого отправят. Небольшой розовый шрам на моей правой скуле стал единственным, что отделяло меня от короны. В любом другом месте моего тела несовершенство размером с варинийскую жемчужину можно было бы и не заметить, но на фоне безупречной кожи Зейди эту неровную отметину не заметить было трудно. К счастью, у меня было семь лет после случившегося для того, чтобы подготовиться, семь лет сравнительной свободы от постоянной суеты нашей мамы. Во всяком случае, по сравнению с Зейди.
Я плюхнулась обратно на подушки на дне нашей лодки и подняла лицо к испещренному облаками небу.
– Ты готова к этому? – спросила я.
– К чему? – с напускным непониманием спросила Зейди, натягивая свою юбку на открытые лодыжки.
– Покинуть Варинию. Оставить маму и Сэмиэля.
Оставить меня.
– Ты не знаешь, выберут ли они меня. Ты такая же красивая, как и я, и ты никогда не болеешь. И до меня дошли слухи, что Элис тоже рассматривается.
Я скептически приподняла бровь.
– Мама говорит, что даже со своим шрамом я красивее, чем когда-либо будет Элис. Как же она сказала? «Стоит только Элис улыбнуться, и принц побежит за нянькой при виде ее кривого зуба».
Зейди нахмурилась.
– Маме не стоит говорить такие вещи. Элис ничего не может с этим поделать.
– Как